Это и впрямь было огромное облегчение. Теперь-то она понимала: не может быть худшей доли, чем превратиться в рабыню собственной любви к этому исчадию ада в человеческом облике.
Но пока ей было рано чувствовать себя в безопасности. Джафар был не из тех, кто легко мирится с разочарованиями.
Бывший визирь поиграл желваками на скулах, с явным трудом беря себя в руки.
– Что толку в джинне, который ничего не желает делать из-за сплошных ограничений? – буркнул он.
– Эй, позвольте... – оскорбленно вскинулся джинн.
– Ладно же. Сейчас я покажу тебе, что такое настоящее могущество! Джинн, держи их!
Отбросив мантию, Джафар решительно зашагал прочь из кабинета. А Жасмин вдруг обнаружила, что ее запястья скованны золотыми кандалами – такими же, как у ее отца. Джинн скользнул им за спину, и она почувствовала, что какая-то неведомая сила тянет их вперед, вынуждая шагать следом за Джафаром.
Джинн наклонился к ним сзади и шепнул:
– Простите, ребята. Похоже, вы славная пара.
– Султан – мой отец, – огрызнулась Жасмин.
– Ой. Простите. Ошибочка вышла. Просто, знаете, это не такая уж редкость – пожилые цари, молоденькие девушки. Старость тянется к юности и все такое. Но я тут ни при чем, честно.
– Что ж, по крайней мере, теперь никто не сможет выдать меня замуж против моей воли. Даже Джафар, -– мрачно бросила Жасмин.
– Ага, но, может быть, не стоит подавать господину Мстительнейшему подобные идеи, а? –лукаво предложил джинн. – Понимаете ли, есть весьма существенная разница – и с точки зрения закона, и с точки зрения магии, – между заставить полюбить и заставить выйти замуж.
Тут он был совершенно прав, и Жасмин поспешно умолкла.
Джафар не останавливался до самого парадного балкона, выходившего на главную площадь перед дворцом. Пока эта причудливая процессия шагала через дворцовые залы, их обстановка где неуловимо, а где самым явным образом менялся в соответствии со вкусами чародея. Цветы исчезали или увядали прямо на глазах, изящная роспись на стенах превращалась в остроугольные черные фигуры. Даже мраморные плиты, по которым они шли, становились черными и блестящими, как полированный оникс.
Джафар отдернул занавес парадного балкона и вышел к балюстраде. Потом повелительно кивнул, и джинн выпихнул на балкон рядом с ним пленников – Жасмин и султана. Странный это был квартет: полуодетый султан, синий джинн, Жасмин в блестящих оковах и раздувшийся от самодовольства Джафар.
Зеваки сбегались на площадь перед дворцом со всех концов города, как муравьи на упавший на землю ломтик сладкой дыни. Как Джафару удалось созвать их? Небо клубилось тучами, обещавшими скорую грозу, среди свинцово-серых завитков уже полыхали первые молнии. Едва ли в такую погоду люди охотно выходили на улицу...
Джафар улыбнулся, блеснув золотым зубом, который сегодня сверкал особенно ярко. Потом он воздел свой посох, терпеливо ожидая, пока внизу молчаливой толпой соберется вся Аграба.
– Слушайте меня, жители Аграбы, – заговорил он. Он вовсе не кричал, но его голос отражался от каждого дома в городе гулким эхом. – Настал тот час, когда вашим страданиям под гнетом старого султана пришел конец.
Не удержавшись, Жасмин бросила на отца испытующий взгляд. Ей хотелось увидеть, как он воспримет подобное обвинение. Но тот, похоже, лишь слегка удивился. Подумать только... ведь всего два дня назад она и сама отреагировала бы точно так же. Однако с тех пор она успела своими глазами увидеть голодных детей, одетых в лохмотья. Она видела, как воры сбиваются в шайки, потому что у них не было иного способа добыть себе пропитание. И она провела день с юношей, единственной пищей которого было то, что он мог украсть.
– Благодаря поддержке дворцовой стражи, невероятно могущественного джинна и принцессы Жасмин... я, Джафар, провозглашаю себя новым султаном Аграбы!
Если он ожидал услышать крики ликования, когда так величественно воздевал руки, то его ждало разочарование. Глаза Джафара нервно забегали, однако он не стал предаваться панике, а продолжал свою речь.
– Я стану истинно народным султаном, внимающим всем вашим нуждам и чаяниям.
По толпе внизу пробежал ропот.
– Это мы уже слышали, – крикнул какой-то человек, сложив ладони рупором вокруг рта, чтобы его было лучше слышно.
– Верно! – подхватили голоса в толпе. – Помните свадьбу правителя? Тогда новая султанша тоже обещала нам многие годы богатства и процветания!
У Жасмин перехватило дыхание. Неужели ее мать действительно так говорила?
– Вы, кажется, сомневаетесь в моих словах? – раздумчиво произнес Джафар.
Жасмин очень не понравилось, как это прозвучало. Внезапное обретение абсолютного магического могущества отнюдь не сделало придворного чародея более уравновешенным и не умерило его жестокости. Он снова воздел руки, потрясая своим коброголовым посохом.
Жасмин и ее отец невольно попятились.
– Что же, пусть моим первым деянием в качестве султана будет доказательство моей доброй воли!
Он снова бросил повелительный взгляд на джинна. Тот, все еще несколько ошарашенный поворотом событий, рассеянно щелкнул пальцами.
Тучи озарились молниями и прорвались дождем.
Золотым дождем.
Мелкие золотые монетки сплошным ливнем сыпались с неба, со звоном отскакивая от крыш и прыгая по булыжникам мостовых.
Толпа ахнула. Люди с восторженными воплями ринулись хватать монеты, ловя их в воздухе или подбирая с земли. Жасмин с отвращением отвела глаза, не желая видеть этого торжества алчности.
Когда страсти немного улеглись, а карманы потяжелели, люди наконец начали прославлять нового правителя.
– Да здравствует Джафар! Слава Джафару!
Джафар удовлетворенно улыбнулся. Наконец-то он
получил то, к чему так стремился.
Выждав немного, он повернулся к своим пленникам, стоявшим позади, и положил ладонь на грудь султану.
– Теперь видишь? – спросил он с издевкой. – Вот что такое настоящее могущество. И настоящая власть.
А потом он столкнул султана с балкона.
Коленопреклонение как знак почтения
Глубоко-глубоко под песками пустыни Аладдин копал.
Оттаскивал камни. Отгребал в сторону сыпучие кучи щебня и песка и снова копал.
Он занимался этим уже два дня без передышки.
Пожалуй, любой другой на его месте уже давно бы сдался.
Его язык так распух от невыносимой жажды, что он уже почти не мог глотать. Аладдин так ослаб от голода, что даже сидел с большим трудом, поэтому теперь копал в основном лежа. Он устал и почти не чувствовал разницы между сном и бодрствованием.
