Он хотел отказаться от поста главнокомандующего... Долго думал и переживал. И опять-таки решил пойти на всё — сам.
Он отправил телеграмму. И не кому-нибудь, а генералу Людендорфу, одному из великих авторов, столпов военной доктрины Германии, другу кайзера.
«...Прошу выразить благодарность императору Вильгельму II от армии Финляндии за то, что нам дали возможность приобрести оружие... Необходимо договориться о реальной помощи в дальнейшем.
...Немецкие части после высадки в Финляндии должны подчиниться финскому верховному командованию. Тогда главнокомандующий армии Финляндии обратится к финскому народу, в обращении своём скажет, что высадка немецких войск не вмешательство во внутренние дела страны, а помощь против иностранных интервентов. Если этого не сделать, то будет оскорблено национальное достоинство финнов, и может возникнуть взаимная неприязнь, которая продлится столетиями. В случае принятия этих условий, могу заявить от имени финского народа, что мы приветствуем в нашей стране храбрые немецкие батальоны...»
Позже он слышал, что эта телеграмма произвела сильный эффект в Ставке кайзера. Но... После пятидневных колебаний там было принято нужное решение.
Маннергейм победил. Теперь немецкий корпус будет подчинён финской армии, и германская администрация не будет распоряжаться в Финляндии.
Ответная телеграмма за подписью фельдмаршала Гинденбурга гласила: «...Император согласился со всеми вашими предложениями...»
Он, барон Маннергейм, никогда не хотел, чтобы его маленькая Финляндия воевала на стороне больших коалиций, больших государств. И это была первая серьёзная победа в таком направлении. Политическая победа в самом начале становления независимого государства.
Теперь уже никто не сможет сказать, что Финляндия в мировой войне находится на стороне Германии. Никто!
— Разрешите, господин генерал?
— Да!
— На девять утра у вас оперативное совещание руководства генерального штаба. А вы, после доклада генерала Лёфстрёма, ещё не успели позавтракать. — Адъютант стоял строго вытянувшись, в ярко начищенных сапогах. Маннергейм не допускал неаккуратности. — Совещание сначала, господин генерал или завтрак?
— Завтрак, господин капитан! — Маннергейм впервые за всю ночь улыбнулся.
12. СИГАРА КАЛЛЕЛЫ
1918. Апрель.
Вошёл адъютант:
— Господин генерал! Прибыл ваш советник Галлен-Каллела. Пусть войдёт?
— Конечно. Я его жду.
Аксель Галлен-Каллела был почти ровесник барона, на пару лет старше. Он уже имел известность не только в Суоми как талантливый, яркий и необычный художник. Стройный брюнет среднего роста, с аккуратно гладко причёсанными волосами и жгучими чёрными глазами, Аксель буквально излучал энергию. Серый френч, застёгнутый на все пуговицы, ладно сидел на нём. Сапоги у него сверкали, как и у генерала, и подобным же образом в них были заправлены защитного цвета галифе.
— Рад приветствовать вас, господин генерал. Я прямо с поезда.
Маннергейм пожал руку старому товарищу, своему второму адъютанту и советнику.
— Садись, Аксели! Что так долго?
— Да... Поезда идут нерегулярно. Утром почти три часа простояли у Гельсингфорса, верстах в пятидесяти. Только поезд отошёл от города, кончились дрова. О чём думали перед отправлением?..
— Кто?
— Железнодорожники.
Оба засмеялись. Барон распорядился, и адъютант быстро принёс поднос с кофе, бутербродами, графином водки и узкими тонкими рюмками.
— Выпьешь?
— Спасибо. Извините, господин генерал, только кофе.
— Как знаешь. Ну что там? До меня ведь мало что доходит. А предчувствия нехорошие.
— Почему?..
— Нет, здесь-то мы победим. Я имею в виду не этот конкретный плацдарм, а вообще эту войну. Я и с самого начала не сомневался. Потому что на нашей стороне народ. Свобода Суоми. Но вот эти бумажные политики. Они заболтают любую победу, если им дать волю...
— Так не надо давать им воли!
— Вот это-то и должен решать народ. Только вот люди доверчивы, а хитрые политики ловко их обманывают. А потом... Появляются войны, беды, голод. Но... Всё равно всё это нельзя решать силой. Это бесчестно. Должны решать сами люди.
— Я знаю, господин генерал, вы всегда так считали. К сожалению, не все, далеко не все политики ставят честь выше золота...
— К сожалению, Аксели. Ну, так что там нового?
— Вас не обманывает предчувствие. Они не просто так обратились тогда к немцам за помощью. Многие сенаторы, а таких большинство, убеждены, что сильную армию можно создать только с помощью Германии. Несколько дней я провёл в беседах на политические темы. Хотя вы мне не поручали конкретно, но я понял, что вам не хватает политической информации. Правда, ваше предвидение подчас заменяло информационный недостаток. Но, мне кажется, я всё-таки не ошибся. Политические тенденции сейчас очень важны.
— Не ошибся, Аксель.
— Сенатор Валлиус целый час меня убеждал, что без немцев сильной армии не может быть. Просто не может, и всё. Должны быть их инструкторы, даже при главкоме финской армии. Их военная доктрина. И всё — их, немцев. Я ему говорю: — Страна-то не их... А он — тогда не будет сильной армии, и страны, в конечном итоге, не будет.
— Разумеется, мне известны эти настроения. Они у наших политиков родились не сегодня. Но чтобы — Валлиус!.. Он мне казался патриотом, не подмятым немецким влиянием. Да разве я сам против немцев? Немцев я уважаю, ценю их воинское мастерство. Что и говорить, Германия — серьёзная страна. Но Суоми должна быть самостоятельной, а под влиянием Германии не может быть истинной самостоятельности.
— Конечно, господин генерал.
— Более того, Суоми должна быть нейтральной. С нашим географическим положением и политическим окружением, наше не очень большое государство должно быть нейтральным в политике, а значит, и в войнах. Только так мы сможем избежать крови наших сынов и разрушения домов наших. Только так.
— А если невозможно оказаться в нейтралитете?
— Если невозможно... Тогда, я думаю, надо делать всё, чтобы не участвовать в чужих битвах, не создавать, не зарождать вражду народов... Которая потом, веками пускает реки крови.
— Сенатор Пеккала тоже... убеждён в немецкой военной надёжности. Он считает, что немцам можно доверить всё: и формирование нашей армии по-новому, не так, как её создал генерал Маннергейм, а так, как сочтут немцы. И Аландские острова, он считает, надо отдать немцам по договору лет на двадцать. Чтобы они там свои войска разместили.
Маннергейм слушал, напряжённо сжав губы. Потом достал из ящика стола коробку сигар, Аксель отказался, барон закурил.
