Две армии неслись навстречу друг другу. Между ними пока ещё лежала полоска земли, не тронутая сапогами и копытами, не усыпанная телами и не залитая кровью. Но эта полоска быстро таяла. Она была уже всего-то в десяток шагов ширины.
Потом — в пять.
В три.
В один...
Чьи-то сильные руки вдруг потащили Антона из глубины. Ему не хотелось вылезать на свет: под водой было прохладно и спокойно. И — Антону очень важно было узнать, чем закончилась та битва с неизвестным врагом. (С монголами? Хазарами? Варягами? Или своими же, русскими — теми, кто служил другому князю?) Однако руки были упорными.
— Что же вы делаете, сволочи? — услышал он чей-то голос, будто сквозь слой ваты. — Ребёнка решили утопить?!
— А чего он? — Это, кажется, Севка, зарёванный и красный, как помидор. — Он первый начал...
— А ну пошли отсюда! Иначе...
Руки бережно вынесли Антона на берег, и он поёжился: на воздухе было холоднее. Его опустили на траву и зачем-то несколько раз с силой надавили на грудь. Мутная илистая жижа хлынула изо рта и из ноздрей — будто из пожарного шланга. Антон зашёлся в жестоком кашле и с усилием разлепил глаза. И услышал радостно-облегчённое:
— Живой...
Глава 9
СТЕНА
— Он дрожит, — сообщил кто-то. Голос был смутно знакомым, только Антон никак не мог определить, кому он принадлежал.
— Дрожит — значит, жив, — отозвался другой, тоже знакомый. — Разотрите его как следует и оденьте в сухое.
— А...
— Потом расспросим, когда в себя придёт. Долго он пробыл под водой?
— Долго, — в первом голосе почувствовалось уважение. — Я уж и считать устал.
— Подумаешь, — внятно сказал третий голос, пренебрежительный и слегка уязвлённый тем, что выпал из центра всеобщего внимания. — Я мог бы и дольше...
— Вот сейчас и докажешь.
— Лоза, — хмуро осадил его второй голос. — Он никуда не пойдёт. Мы не можем рисковать.
— А вот возьму и пойду! Я сын царя, мне никто не имеет права приказывать!
Лоза... Антон напряг память. Ах, ну да, юноша из племени кингитов. Капище в толще горы, подземное озеро, статуи из чёрного камня — кой чёрт заставил меня вляпаться в это дерьмо...
— Тебе никто не имеет права приказать, — терпеливо произнёс Заур. — Но пока ты здесь, пока мы не достигли Тебриза, ты будешь слушаться меня беспрекословно. Как и остальные.
Антон ждал, что вздорный царевич возмутится и опять начнёт бегать вокруг озера, но тот внезапно притих — то ли совесть начала просыпаться, то ли он сообразил, что лезть в холодную воду и искать на дне какой-то вшивый слив — себе дороже. На то есть холопы, смерды и крепостные крестьяне — числом аж три души.
Лоза споро скинул одежду, готовясь к очередному погружению. Баттхар сосредоточенно проследил за ним и вдруг несмело тронул за руку.
— Позволь всё же мне...
Тон его был непривычно смиренен. Таким тоном разве что выпрашивать у старшего брата поиграть — всего минуту! — его пожарной машиной. Или плюшевым медвежонком с оторванной передней лапой.
— Ты разве умеешь нырять? — сварливо спросил Лоза.
— Умею, — обрадованно сказал Баттхар. — Отец много раз брал меня с собой к Великому морю и заставлял нырять со скалы. Правда, та скала была невысокой...
Заур думал долго — целую минуту, в течение которой царевич совершенно извёлся. А Антону вдруг пришло в голову, что, может быть, Баттхар, сын Исавара, не такая уж скотина, какой иногда кажется. Просто вся его предыдущая жизнь была таковой: суровой, конечно, без всяких телевизоров, компьютеров, игровых приставок и джипа, подаренного папой ко дню ангела. Зато с личным дворцом, войском, табунами чистокровных лошадей и всенародной любовью — тоже немало...
— Обвяжи его, — наконец велел Заур Антону. — Будешь страховать. Досчитаешь до тридцати ударов сердца — и тащи наверх.
— Я могу и дольше, — подал голос Баттхар.
— Я сказал: до тридцати.
— Ладно, — покладисто отозвался царевич и подхватил с земли конец верёвки. Антон взялся было помочь — Баттхар отмахнулся: «У меня и самого пока руки не отсохли».
...Он и вправду неплохо нырял, этот аланский царевич. Трудно сказать, насколько простиралась в высоту та скала на берегу Великого моря, где он тренировался, но войти в воду он сумел почти без всплеска — у Антона это получалось намного хуже.
Нырнул, дёрнул пятками — и ушёл на глубину, скрывшись из глаз (это тоже была одна из загадок озера: вода там была прозрачной и чистой, словно хрусталь, но дно не просматривалось, терялось в непонятных и неподвижных завихрениях, похожих на звёздные туманности). Только верёвка, плавно скользящая сквозь пальцы, говорила о том, что Баттхар погружается всё глубже.
— Странно, — пробормотал Лоза, будто подслушав Антоновы мысли. — Плавает как рыба, а на коне ездит — как мешок с опилками...
— Двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, — считал Антон, шевеля губами.
Пора. Он потянул верёвку, давая понять, что нужно возвращаться. И — от неожиданности едва не сел на копчик. Верёвка подалась легко и невесомо, напрочь лишённая груза. Выплыла — и закачалась в толще воды, у самой поверхности.
Верёвка была — а Баттхара на её конце не было.
Их словно пронзил удар током — всех троих. Даже Заур вскочил с места, забыв о своих ранах. Яростно выдернул верёвку из рук остолбеневшего Антона, осмотрел её и смачно плюнул себе под ноги.
— Он отцепился, — наконец вынес он вердикт. — Сам. То-то не хотел, чтобы ему помогли привязаться...
— Я за ним! — дёрнулся было Лоза.
— Стой, — резко сказал Заур. — Подождём ещё. Не мог же он в самом деле...
«Месяц на небосклоне увеличился и снова прогнулся серпом, а сын Исавара, несмотря на жестокие побои, пел песни, прославляющие свой народ, и встречал смехом своих палачей...»
Если эта падла ушла через подводный тоннель, если этот хренов двоякодышащий всё-таки не вынырнет передо мной в ближайшие полминуты, я сам стану его палачом, со злостью подумал Антон. Уж у меня-то он песенки не попоёт. Я ему песни устрою...
А потом в голову ни с того ни сего вдруг пришла мысль, показавшаяся абсурдной. Однако чем дольше он обдумывал её, тем ярче и объёмнее она становилась. И — тем сильнее походила на, мать её, правду. Мысль звучала так:
А что, если это было задумано с самого начала?
— Что ты бормочешь? — напряжённо спросил Лоза.
— Хотел узнать, — медленно отозвался Антон. — Ты знал раньше Баттхара в лицо?
Лоза озадаченно наморщил лоб.
— Откуда? Он всё-таки царевич, а я кто?
