Ей стало очень стыдно, что она переваливает на мужа собственные грехи – конечно же у него никого нет, это она грязная и падшая баба, а оттого, что принимает сочувствие свекрови, падшая вдвойне.
Лицемерная, грязная, похотливая и трусливая лгунья, вот кто она такая.
Провожая мать, Никита посетовал, что суд над Еремеевым может продлиться еще очень и очень долго. Сначала этот процесс, потом всякие кассации и апелляции, так что пройдет несколько лет, прежде чем приговор приведут в исполнение. Поэтому надо как-то решать проблему. Или настоятельно рекомендовать, чтобы его назначили заместителем министра, не дожидаясь расстрела Еремеева, или ускорить этот самый расстрел.
От стыда и страха Лариса забилась в самый угол заднего сиденья машины. Снова перед глазами встала картина – живой Алексей, а через секунду уже мертвый. Если стреляют в затылок, то пуля разносит все лицо, кажется, так. Говорят ли преступникам, что ведут их на смерть? Как встретит ее Алексей? Мужественно? Или будет плакать и унижаться?
Ангелина Григорьевна обещала поговорить с мужем, и у Ларисы вдруг закружилась голова. Она поняла, что Алексей скоро умрет по-настоящему.
Они вошли в здание вокзала, и Лариса, скороговоркой извинившись, пулей полетела в туалет, где ее долго и мучительно рвало. Когда она умыла лицо ржавой водой (тошнота была такой сильной, что пришлось воспользоваться общим туалетом, а не тем, что в депутатской комнате) и вышла, Никита с Ангелиной Григорьевной уже заняли купе. Соседкой свекрови по СВ оказалась известная артистка, но Лариса от дурноты не могла вспомнить, как ее фамилия и где она играла.
Она была способна думать только о том, как утром Ангелина Григорьевна поговорит с мужем. Нет, утром, наверное, не получится, Иван Макарович пошлет за нею водителя, а сам отправится на службу. Вечером, за ужином. Она скажет в своей ласковой манере, что Никита беспокоится и пора что-то предпринять, потому что если пустить на самотек, то тянуться это может очень долго. Свекор поразмыслит немного, а потом возьмется за телефон и записную книжку. И все скажет, как у них принято, иносказательно, но понятно. Нет, никакого самоуправства, вся процедура будет соблюдена, только не растянется на месяцы и годы, а пройдет в считаные дни, а то и часы.
«Отказать-отказать-отказать, привести в исполнение» – и Алексей уже не увидит, как в этом году растает снег, не подставит, щурясь, лицо весеннему солнцу. Его сильное тело с разрушенной выстрелом головой бросят в общую могилу, и быстрые бурливые ручьи, сверкая под солнцем и весело шумя, потекут на него, обмоют, унесут плоть с его костей.
Это случится не когда-нибудь, а сейчас. Скоро.
Его смерть освободит ее от страха.
Лариса пыталась забыться, но на границе сна ее встречало видение мертвого тела Алексея, распухшего уже от разложения, с черной ямой вместо лица и червями в глазницах. Руки со слезшей кожей, говорят, что после смерти ногти долго еще растут.
Она вскакивала, бежала в туалет и содрогалась над унитазом от пустых рвотных спазмов.
Наконец Лариса поняла, что если не хочет окончательно сойти с ума, то ей надо еще раз увидеть бывшего любовника. Надо идти в суд.
После этого ей все-таки удалось заснуть тяжело, без сновидений.
Утром она как обычно проводила мужа на работу, потом позвонила на кафедру с очередной порцией вранья про больное сердце и собралась в суд.
Лариса надела серое трикотажное платье, которое почти не носила из-за его старушечьего вида. Оно было куплено специально, чтобы не возбуждать зависть простых людей, если вдруг придется снизойти со своей орбиты в их скучный и скудный мир.
Свои приметные рыжие волосы она спрятала под беретом, а на ноги надела старые сапоги со сбившимися каблуками, которые давно собиралась выбросить. Из зеркала на нее смотрела потухшая, увядшая женщина, придавленная тяжестью своих грехов, – словом, такая, какая она и есть на самом деле.
Путь от дома до суда оказался очень трудным, будто по песку или по воде. Лариса поняла, что выражение «подкашиваются ноги» – не фигура речи, а совершенно реальное физиологическое состояние, ей приходилось заставлять себя делать каждый новый шаг.
Страх не отпускал из своих липких объятий, то ласково нашептывал: «уступи мне, вернись домой и живи со мной дальше», то пугал страшными картинами разоблачения.
Она представляла журналистов, которые наверняка околачиваются в зале суда, и сразу начнут ее фотографировать, и брать интервью, как только Алексей публично на нее укажет.
А вдруг он заявит, что был с ней, чтобы обеспечить себе алиби, и ее выволокут на свидетельское место? Придется лгать…
Лариса обмирала от ужаса, но заставляла себя идти дальше.
Она боялась видеть Алексея. Ей почему-то казалось, что когда убийцу ловят, то все страшное и отвратительное в нем должно выйти наружу, и она ждала увидеть на скамье подсудимых чудовище, монстра, в котором не осталось ничего человеческого.
Но еще больше, и в этом Лариса боялась признаться самой себе, она боялась видеть любовника униженным, раздавленным, пресмыкающимся в попытках выклянчить себе жизнь.
Однако Алексей совсем не изменился. Кажется, похудел, и волосы ему остригли много короче, чем он носил обычно, но это Лариса заметила позже.
На скамье подсудимых сидел тот самый мужчина, который ее любил, и лицо его так же озарилось радостью, когда он увидел ее в зале.
Ей стало мучительно стыдно за свою маскировку, Лариса стянула с головы берет и в перерыв подошла ближе, насколько позволяло ограждение. Она боялась, что конвоир ее прогонит, но он вдруг деликатно отвернулся.
– Ты выздоровела, Лучик? – тихо спросил Алексей.
– Что?
– Ты поправилась?
Господи, она и забыла, что была больна, когда его арестовали!
– А, да.
– Хорошо. А я вот, видишь…
Лариса стиснула зубы, лишь бы не расплакаться.
– Спасибо, что пришла, потому что я очень хотел тебя увидеть и сказать, что не виноват.
Его рука лежала на перегородке, и Лариса протянула свою, коснулась на секунду, – это все, на что она была способна.
Конвойные сказали ему встать и повели куда-то.
– Не бойся ничего, Лучик мой, – шепнул он, уходя.
Лариса выбежала в коридор, ткнулась в первую открытую дверь. К счастью, это оказалась лестница.
Спустившись по ней, Лариса вышла из здания во двор, окруженный желтыми изнанками домов.
Рядом с выходом курил сухой невысокий старик. Лариса узнала в нем народного заседателя и стрельнула сигаретку, он молча протянул пачку, сверкнув на нее удивительно молодыми серыми лучистыми глазами.
Втянув горький едкий дым, она закашлялась и немного пришла в чувство.
Теперь казалось диким, как она могла столько времени думать, что Алексей виноват. Конечно, он ничего такого не совершал, но если в то, что он убийца, поверила влюбленная женщина, то чего можно требовать от остальных? Они его не знают, видят сильного и темного мужика, против которого куча доказательств. Неужели не получится их опровергнуть?
