– Сядьте, пожалуйста, – сказала Ирина мягко, – и расскажите по существу, а я подумаю, что можно сделать.
Федор опустился на стул, положил себе в чай три ложки варенья и энергично размешал. Отпил, подумал и добавил еще ложечку.
– Третьего сентября атомная подводная лодка после межпоходового ремонта вышла на стрельбы, – глухо сказал он, – это должен был быть выход перед автономкой, которую планировалось закончить к Дню ВЛКСМ, чтобы комсомольцы флота могли рапортовать стране о своих великих достижениях.
Ирина кивнула. Известная практика у гражданских лиц – сдавать объект к годовщине революции, очередному съезду КПСС или комсомола, рапортовать о достижениях, посвящать что-то чему-то. У тетки так умер муж, назначенный главврачом строящейся крупной больницы. Его заставляли подписать акт приемки, хотя там оставалась куча недоделок и открывать стационар для приема больных было никак нельзя. Он уперся, но борьба кончилась быстро и ожидаемо – дядю сняли с должности, назначили молодую, беспринципную и на все согласную идиотку. Больница так и заработала без системы доставки пищи, без коридора между стационаром и моргом и без множества других необходимых вещей, но советский человек ко всему способен приноровиться. А дядя умер от инфаркта…
Только Ирина думала, что военно-промышленный комплекс – это территория, запретная для бюрократических игрищ, казалось, что уж там-то все делается по уму, без оккультных ритуалов. Оказывается, нет, везде эта зараза просочилась.
– Подробности я вам доложить не имею права, но лодка затонула. Мои товарищи погибли, сознательно отказавшись от шанса на спасение. Они не позволили себе покинуть отсек. Выжившие не смогли оповестить об аварии, потому что ВСУ оказалось приварено к корпусу, а лебедка его куда-то делась, выпускающие механизмы аварийных буев не работали, поэтому спасательная операция началась только через двое суток. Из ста дыхательных аппаратов исправными оказались только десять. Аккумуляторные батареи, отработавшие два срока службы, не были заменены и потому начали гореть. Двадцать один человек погиб, Ирина Андреевна! Молодые мужики не вернулись с моря, и кто оказался в этом виноват? Не фашисты, не враги, не стихийное бедствие, а наше родное командование и руководство НПО «Аврора». Командование я еще могу как-то оправдать. Ладно, пусть им надо крепить обороноспособность, и они хотели отработать экстренное приготовление корабля к бою, походу и погружению, но руководители НПО просто вычеркнули половину заданий из ремонтной ведомости, лишь бы только успеть к сроку и доложить о перевыполнении плана, а потом светиться в сусальных и бравурных репортажах, как боевой товарищ партии комсомол в очередной раз продемонстрировал слияние труда и обороны на заоблачной высоте. Комсомольцы НПО постарались к шестидесятипятилетию ВЛКСМ, героически и сверхурочно отремонтировали лодку, комсомольцы которой так же героически совершили на ней боевой поход. Ура! Но вместо этой благостной картинки получили двадцать один труп.
– Это ужасно, – Ирина осторожно коснулась его плеча, не зная, что тут можно сказать.
– Уж лучше бы они ради своих карьерных целей просто расстреляли мужиков, ребята хоть меньше мучились бы. Ну это как, например, вы купили машину без тормозов, а вам говорят – все в порядке, можете ехать. Даже не так – должны ехать. Немедленно садитесь за руль, и вперед. А когда вы неминуемо разбиваетесь, то становитесь сами виноваты. Я к чему вам это рассказал…
– Да, к чему? Я ведь так понимаю, что это секретная информация и сообщать ее никому нельзя?
– Так точно. Ирина Андреевна, я вас знаю как исключительно порядочного человека, поэтому не прошу молчать – вы сами это знаете.
– Да, но Еремеев тут при чем?
– Он был единственным человеком, пытавшимся предотвратить трагедию. Писал во все инстанции, обращался к руководству, скандалил, тряс особистов, даже настучал кагэбэшнику, курирующему НПО. Человек реально рисковал собственным будущим, и если бы хоть кто-то один к нему прислушался, сейчас молодые мужики были бы живы, их жены счастливы, а дети росли с отцами.
– А командир лодки? Зачем он вышел в море, если знал, что лодка не в порядке?
– Есть такое слово: «приказ», Ирина Андреевна. Оно свято для военного человека. Ты можешь тысячу раз быть не согласен, можешь докладывать и рапортовать, но когда приказ отдан, ты обязан его выполнить.
– А почему Еремеев проявил такое горячее участие в судьбе этой лодки? Разве у него было соответствующее образование, чтобы лучше других понимать, готов корабль к походу или не готов?
Федор покачал головой:
– Насколько я знаю, нет. Но поскольку ремонт лодки был посвящен комсомолу, то он активнейшим образом его курировал. Да и, честно говоря, чтобы догадаться, что погружение без предварительной проверки прочного корпуса на герметичность, без замены батарей и блока логики, скорее всего, закончится плохо, особых специальных знаний-то и не нужно.
Ирина кивнула:
– Хорошо, я поняла, что Еремеев бился до последнего, но какое это отношение имеет к его нынешнему положению?
– Ну как, – растерялся Федор, – не может такой человек быть виноват.
Она улыбнулась:
– Поработайте судьей хотя бы годик и поймете, что аргументы «такой человек» или «не такой», не имеют смысла. На работе он такой, а дома – эдакий. Знаете, какая первая реакция у людей на изобличенного преступника? «Вот уж никогда бы не подумал!» Это всех касается, даже тех, кто шарит по кошелькам сотрудников. Начинают пропадать деньги у людей, подозревают то одного, то другого, а когда ловят за руку – всегда шок. Неужели этот? Да ну ладно! Или муж убил жену. Сразу представляется тупой пьяный громила, не правда ли? А на самом деле скромный интеллигентный товарищ, за всю жизнь мухи не обидел, а жену прикончил. Да какой бы ни был человек, если он наш знакомый, то невероятно трудно поверить в то, что он совершал преступления. Мы же хорошие и умные ребята и друзей себе подбираем тоже хороших и умных. Это следователи ошиблись, потому что мы ошибиться не могли!
– Но…
– К сожалению, Федор, тут без «но». Если у вас есть доказательство, что в момент совершения хотя бы одного из инкриминируемых Еремееву убийств он абсолютно точно находился на приеме у сотрудника КГБ или секретаря горкома, или хотя бы в доке, тогда другое дело. Тогда я с удовольствием вызову вас в суд, заслушаю ваши показания и, если они подтвердятся, оправдаю Алексея Ильича как человека с твердым алиби. Но если вы можете противопоставить обвинению только его моральный облик, то это ничего не стоит. Уж простите.
– Вы сами говорили, что маньяки все тупые и ничтожные! – выпалил Федор.
– Что-то не припомню такого.
– Ну не вы, ладно. Кирилл рассказывал, что в его защиту выступал какой-то дядечка-профессор…
– Ах, да, действительно!
Ирина вспомнила показания того психиатра, позволившего себе дерзость заявить, что тип личности Кирилла совсем другой, чем может быть у маньяка. Интересно, кстати, почему в этот раз его не привлекли к экспертизе? Заслуженный врач, доктор наук, автор нескольких монографий, сам бог велел включить его в состав комиссии, но почему-то ее собрали из малоизвестных людей. Наверное, просто был в отпуске или в командировке.
