– Понятно. Что ж, благодарю за то, что уделили мне время, – произнес Павлов. – Всего хорошего.
– Всего хорошего, – эхом отозвался Роман.
Око за око
Телефон теперь звонил редко, и Черемесов встрепенулся, услышав знакомые трели.
«Лена?»
Он все еще не мог отойти от внезапной ссоры с супругой, с надеждой схватил мобильник и скривился, увидев номер матери, высветившийся на экране.
«Мне сейчас не до тебя», – мрачно подумал он, с явной неохотой принял вызов и услышал:
– Сережа? Здравствуй, сынок!
– Привет. Как ты, мама?
– У меня все хорошо. Только…
– Что-то случилось? – с тревогой спросил Черемесов.
– Сегодня с утра приезжали какие-то люди, интересовались нашим домом. Я ничего не понимаю. Сережа, они сказали, что наш участок выставлен на продажу! Это правда? Или какая-то ошибка?
«Кретины! – подумал Сергей. – Прежде чем ехать, нужно было звонить».
– Я тебе потом все объясню, мама, – ответил он, стараясь придать голосу успокаивающий тон. – У меня сейчас некоторые сложности на работе.
– Ты решил продать наш дом?
Черемесов закатил глаза и глубоко вздохнул, мысленно призывая себя не сорваться.
– Это не телефонный разговор. Да, дом придется продать. Мне срочно нужны деньги.
– Но как же так? – Пожилая женщина растерялась.
Новость о продаже загородного дома явно оказалась для нее пренеприятным сюрпризом.
– Ты мог бы предупредить меня! Что у тебя произошло? Какие-то неприятности по работе?
– Я не могу говорить на эти темы по телефону, – процедил Сергей. – Если кто-то еще будет приезжать, дай мой номер.
– Сережа…
Он не дал ей договорить.
– У тебя все, мама? Извини, у меня очень много дел.
Разговор оборвался, но Черемесов еще целую минуту безмолвно смотрел прямо перед собой.
– Когда все это закончится? – прошептал он.
Маргарита Петровна была ошарашена.
Их дом продают?
Как? Почему?! Что могло произойти, раз ее родной сын пошел на такой отчаянный шаг? Конечно, ей есть где жить, и без крыши над головой она не останется, но… Женщина привыкла к уюту этого дома, к садовому участку, к клумбам с роскошными цветами. Она самозабвенно вкладывала во все это свою душу, отчего решение Сергея показалось ей кощунственным, чуть ли не преступным.
Пытаясь привести мысли в порядок, Маргарита Петровна еще раз позвонила сыну, но тот сбросил вызов.
– Да что ж у него произошло-то? – пробормотала пожилая женщина.
Она бесцельно ходила по комнатам, вновь и вновь прокручивала в памяти странный разговор, и тут раздался звонок в дверь. Маргарита Петровна неприязненно взглянула в окно.
«Наверное, покупатели», – решила она, и внезапно ее охватило чувство невыносимого одиночества.
Маргарита Петровна заспешила наружу. При этом она поймала себя на мысли о том, что после новости о продаже коттеджа ощущает себя постаревшей лет на десять.
Пока женщина семенила к воротам, звонки сменились настойчивыми ударами.
– Иду! – крикнула она, торопливо щелкнула замком, открыла дверь и увидела перед собой двух крупных кавказцев.
За их широкими спинами маячила подержанная «Нива».
– Добрый день. Вы по поводу дома? – робко спросила Маргарита Ивановна.
– Сергей Черемесов ваш сын? – с характерным акцентом поинтересовался один из них, и она кивнула.
В груди у нее ворочалось, разрасталось что-то нехорошее, по коже пробежала крупная дрожь.
– Все вопросы по продаже дома к нему, – сухо произнесла женщина и уже намеревалась закрыть дверь, как второй незнакомец положил ей на плечо свою громадную руку.
Ладонь была загорелой, с исцарапанными костяшками и черной каймой под ногтями.
– Ваш сын попал в аварию, – произнес он. – Просил, чтобы вы приехали в больницу.
Маргарите Ивановне показалось, что земля уходит из-под ее ног.
– Сын? Сережа? – дрогнувшим голосом переспросила она, замотала головой, начала испуганно пятиться назад. – Этого не может быть! Это ложь! Я только что говорила с ним! Кто вы такие?!
Кавказцы переглянулись. Тот, который спрашивал о сыне, сделал шаг вперед и сграбастал Маргариту Петровну, словно тряпичную куклу.
– Нет! – ошеломленно проговорила она, когда ее потащили к «Ниве». – Что вы делаете? Нет, отпустите! – Из легких старушки уже готов был вырваться крик, но тут на ее голову обрушился громадный кулак.
Тело Маргариты Петровны обмякло, и вокруг все померкло.
Похитители запихнули бесчувственную женщину на заднее сиденье «Нивы», после чего один из них прикрыл ее темным пледом. Он закурил, плюхнулся на водительское сиденье и повернул ключ в замке зажигания.
– Звони Джафару, – бросил этот тип подельнику, выпуская изо рта струйку сизого дыма.
Напарники
В подвальном помещении царил угрюмый полумрак, но бледно-желтого света, который источал фонарь, закрепленный на потолке, хватало для того, чтобы делать работу. Несло сыростью и вековой пылью. Время здесь будто замерло, застыло, словно каменное изваяние, некогда бывшее человеком, которого одарила своим смертоносным взглядом мифическая горгона.
Крепкий мужчина лет сорока пяти снял футболку, обнажил поджарое тело. На его левом плече синела полуразмытая татуировка в виде кошачьей морды.
Он взял из жестяной банки несколько гвоздей, положил на пол очередную доску и принялся приколачивать ее к балке. Доска была старой, в глубоких трещинах и едва не крошилась, но мужчину это ничуть не смущало. Закончив с ней, он потянулся за следующей.
Тут в дверном проеме материализовалась высокая фигура напарника.
– Как она? – не глядя на него, осведомился работник.
– Визг подняла, уши заложило, – брезгливо произнес тот, уселся прямо на пол, достал из нагрудного кармана рубашки пачку сигарет, выбил одну, щелкнул колесиком зажигалки и прикурил. – Укол ей сделал. В отрубе она сейчас, часа два проспит.
– Не сдохнет? Она же вот-вот родит.
В голосе мужчины, обнаженного по пояс, не было и тени сочувствия, только холодное любопытство.
– Не должна, – ответил второй, выпуская изо рта струйку дыма. – Если что, я и роды могу принять. Прямо там, в «Газели». Я ведь раньше военным хирургом работал.
– Хирург не значит акушер, – заметил первый и двумя точными ударами загнал очередной гвоздь в доску, потемневшую от времени.
– Все будет нормально. У тебя, кстати, погоняло есть какое-нибудь? Мы уже давно вместе работаем, а я даже толком не знаю, кто ты. – Он посветил фонариком на мужчину, который с невозмутимым видом приколачивал доску.
