Шеннон услышала звук мотора раньше, чем увидела машину. Затем слева показался грузовик.
– Лишь бы не военные и не полиция, – пробормотал Манцано. – Если у них наши фотографии…
– Судя по цвету, нет, – сказала Шеннон. – Попробуем.
Все равно прятаться было уже поздно. Она вытянула руку и выставила большой палец.
В кабине сидели два человека. Грузовик остановился. С пассажирского сиденья на них посмотрел молодой мужчина с короткой стрижкой и густой щетиной. Он что-то спросил, но Шеннон не поняла и спросила, говорит ли он по-английски. Мужчина взглянул на нее с удивлением, но затем ответил:
– Да.
Он открыл дверцу и подал им руку. Лорен помогла сначала подняться Пьеро, затем влезла сама.
За рулем сидел мужчина постарше, с объемистым животом и тоже заросший щетиной. Молодой назвал его Карстеном, а сам представился Эберхартом.
Кабина дышала теплом. На заднем сиденье хватило места для Шеннон, Манцано и их скудного имущества. Когда они устроились, Карстен включил передачу, и грузовик медленно тронулся. Манцано привалился к стенке и закрыл глаза.
– Мы репортеры, – сказала Шеннон. – Пока ездили снимать репортаж, бензин закончился, вот и застряли…
– Тяжелый репортаж, как я погляжу на вашего коллегу, – заметил Эберхарт и показал на лоб Пьеро.
– Ударился, когда светофоры погасли, – честно ответил тот.
– …и наш отель через несколько дней тоже закрылся, – продолжала Шеннон. – Нам надо добраться в Брюссель.
В тот же миг она поняла, до чего глупо это звучит.
– Думаете, Евросоюз вам поможет? – рассмеялся Эберхарт.
Берлин
– Необходимо решить, что ответить России, – заявил бундесканцлер. – Через два часа взлетают первые самолеты.
– Мы по-прежнему ничего не знаем о виновных, – возразил министр обороны.
– Нам нужна любая помощь, – заметила Михельсен. – На каком основании мы их остановим? И главное, почему только русских, а не турок и египтян заодно?
– А если за этим стоят русские?
– Если, если… – съязвила Михельсен.
Ей надоели бесконечные возражения тех, кому так не терпелось повоевать. С самого начала министр обороны склонял к военным мерам, в то время как бундесканцлер выжидал и даже после атаки на США не хотел исключать террористического акта. На его стороне выступал и министр внутренних дел.
– С первой партией Россия высылает исключительно гражданские силы, – заметил он. – Вооруженные силы представлены лишь в командовании.
Все понимали, что в данной дискуссии прежде всего выражалась борьба за власть. Полиция подчинялась министру внутренних дел, и расследование террористических действий находилось в его ведении. После атаки на США министр обороны почуял свой шанс. Будучи командующим бундесвером, в случае военного столкновения он превзошел бы по своему статусу даже бундесканцлера. У Михельсен складывалось впечатление, что при случае он готов был даже спровоцировать войну.
В дверь постучали. Секретарь канцлера открыл, просунул голову наружу. Затем поспешно вернулся и что-то шепнул на ухо своему руководителю.
Бундесканцлер медленно поднялся и объявил:
– Вам тоже надо это видеть. – С этими словами он вышел из зала.
Другие, теряясь в догадках, последовали за ним. Канцлер вышел из безопасной зоны и прошел по коридору, откуда была видна улица.
Михельсен почувствовала, как мурашки покрывают спину и взбегают по шее до самой макушки.
– Их легко понять, – сказала она соседке, которая, как и остальные, завороженно смотрела на людскую массу, простирающуюся перед зданием министерства.
Тысячи людей. Они что-то выкрикивали, но сквозь толстые стекла их было не расслышать. Михельсен видела лишь раскрытые рты, воздетые к ним кулаки и транспаранты.
Мы хотим есть!
Воды!
Мы замерзаем!
Мы тоже хотим света!
Элементарные требования, – подумала Михельсен. И в то же время едва ли выполнимые. Нетрудно было представить, какое зрелище они представляли для всех этих людей. Без плащей, свитеров, шарфов и перчаток, за окнами освещенного и, вероятно, отапливаемого здания – они словно взирали из крепости на замерзающих врагов.
Толпа раскачивалась. Людское море волнами набегало на здание, отступало и снова накатывало. Михельсен знала, что двери внизу закрыты и охраняются полицией.
– Надо работать, – сказала она и отвернулась.
Но звук глухого удара заставил ее обернуться. Коллеги испуганно отпрянули и уставились на окна. Еще один удар. По стеклу паутиной разбежались трещины. Камни летели теперь непрерывно, на окнах появлялись все новые трещины. И хотя стекло не давало осколков, люди отошли от окон. Один за другим они скрывались в помещениях оперативного штаба, защищенные специальными дверьми. В конце концов осталось лишь несколько человек.
«А ведь для этого я здесь, – подумала Михельсен, – чтобы предотвратить нечто подобное». Ею овладело чувство безысходности и провала. Зубы застучали, как в ознобе. Она привалилась к стене и смотрела, как камни барабанят по окнам.
Затем град прекратился. Пять окон из шестнадцати оказались повреждены.
– Россия доставит помощь, – услышала она, как бундесканцлер говорит министру иностранных дел.
Михельсен осторожно посмотрела в окно. Перед зданием поднимался дым. «Огонь или слезоточивый газ?» – задумалась она.
Близ Дюрена
– А вы? – спросила Шеннон. – Куда вы едете?
– Карстен работает на крупный продовольственный концерн, – ответил Эберхарт. – В обычное время он развозит продукты с центрального склада по филиалам.
При мысли о еде у Шеннон желудок свело судорогой.
– Вы неплохо говорите по-английски.
– Я учусь, – пояснил Эберхарт. – А здесь в качестве добровольца.
– И что вы возите?
– Все, что еще пригодно. Консервы, муку, макароны. В каждом районе по нашему маршруту определенные филиалы переоборудованы под пункты раздачи, в основном местными властями. Там мы раздаем заданные объемы продуктов, прямо с машины. Впрочем, это тоже не надолго. – Он задумчиво посмотрел в окно.
– Почему?
– Потому что на складе почти ничего не осталось. Этот рейс один из последних. Даже сейчас мы вынуждены строго соблюдать норму выдачи.
Шеннон колебалась, прежде чем задать следующий вопрос:
– Вы развозите продукты? Мы со вчерашнего утра ничего не ели. – Не дождавшись ответа, она добавила: – У нас осталось еще немного денег.
Эберхарт взглянул на нее, прищурив глаза:
