Аннет вспомнила репортажи из Чернобыля и Фукусимы. Всякий раз она задавалась вопросом, каково это, спешно покидать родной дом, страшась уже никогда не вернуться. Бросить все, что было дорого. В панике. Возможно, с тяжелой или даже смертельной дозой облучения. Вместо того чтобы остаток дней провести в привычном окружении, начинать все с нуля в совершенно чужом краю – и, вполне вероятно, тяжело больным человеком… Этот страх Аннет слышала сейчас в голосе Селесты. Одиннадцать поколений более трехсот лет проживали на этой земле, пережили потрясения Французской революции и обеих мировых войн.
Ей представились потоки беженцев, знакомые по телевизионным репортажам. Она и вообразить не могла, что однажды ей самой придется влиться в такую колонну.
Аннет пребывала в смешанных чувствах. Когда они уезжали из Парижа, она еще могла воспринимать это как непродолжительный отпуск. После того как они съели всех кур и консервы, когда оказались запертыми в доме, Аннет признала, что они такие же беженцы.
Она прислушалась к своим ощущениям. Нет ли чего-нибудь странного? Необычного? Каких-то косвенных признаков, что радиация уже просочилась в ее клетки?
Пока спасатели укладывали их сумки в багажный отсек, Бертран помог ей забраться в кузов. Люди еще потеснились, чтобы всем хватило места. Рядом села Селеста Боллар, осторожно, словно скамья была мокрая. При этом она неотрывно глядела на их подворье.
Грузовик дернулся и тронулся с места. Боллары, муж и жена, смотрели на свой удаляющийся дом, пока тот совсем не скрылся из виду. И неизвестно было, увидят ли они его снова.
Дюссельдорф
Шеннон поставила «Порше» на подземной стоянке, прямо у входа к лестнице. Подхватила ноутбук, фонарик и побежала к Манцано на второй этаж. Запыхавшись, ввалилась в палату. Он лежал на кровати, закутанный в одеяла, свесив голову набок.
– Пьеро? – пропыхтела Шеннон.
Он не отреагировал. Тогда Шеннон подскочила к кровати и позвала громче:
– Пьеро!
Манцано открыл глаза, тяжело поднял голову.
– Надо убираться отсюда, – сказала Лорен и показала его ноутбук. – Быстрее!
– Где… Как ты его раздобыла?
– Потом!
Она стащила с него одеяла. На правом бедре растеклось темное пятно величиной с тарелку. Шеннон замерла, но Манцано лишь махнул рукой:
– Жить буду. Подай костыли.
Так быстро, насколько позволяла рана, он заковылял за ней по коридору. На лестнице Шеннон освещала путь. Перед дверьми она приложила палец к губам, зна́ком велела подождать, выключила фонарик и приоткрыла дверь. В темноте ничего нельзя было разглядеть.
– Машина сразу за дверью, – прошептала Лорен. – Я открою ее с пульта, а ты сразу выходи и садись.
Она толкнула дверь и одновременно разблокировала замки. Раздался звуковой сигнал, и «Порше» мигнул фарами.
Манцано двинулся к машине – и в тот же миг увидел, как на Шеннон обрушилась тень. Второй человек загородил ему проход. Пьеро узнал могучий силуэт Гельмута Полена. Недолго думая, он со всей силы ударил его костылем в живот. Тот согнулся, и Манцано врезал ему костылем по голове – раз, другой, третий. Полен, упав, попытался закрыться руками. Пьеро ударил здоровой ногой куда-то в торс, сам едва не упал, услышал свистящий звук и лягнул еще раз. Полен еще шевелился, но уже не сопротивлялся.
Его напарник придавил Шеннон к асфальту. Манцано видел в темноте лишь его голову. Прежде чем тот успел среагировать, он дважды приложился костылем к его затылку. Полицейский завалился на бок и больше не поднимался.
Лорен вскочила и лихорадочно огляделась:
– Ключи! Ноутбук!
Пьеро заметил, как Полен медленно поднимается. Он шагнул к нему и снова ударил костылем.
– Нашла! – крикнула Шеннон.
Полен попытался схватить его, но Манцано уже бросился к машине. Пассажирская дверь была открыта, Лорен завела мотор. Пьеро прыгнул на сиденье. В тот же миг взревел мотор, и под визг шин «Порше» рванул с места. Дверь автоматически закрылась на замок.
Шеннон завернула за угол и затормозила так резко, что Манцано едва не ударился о панель. Они встали рядом с серой «Ауди». Лорен пошарила в кармане двери.
– Ай! Зараза!..
Она подскочила к машине и чем-то ударила по покрышке переднего колеса. Когда же повернулась к заднему колесу, Манцано увидел в ее руке скальпель. Шеннон продырявила шину, отшвырнула скальпель, и не успел еще отзвучать звон металла, как она уже прыгнула обратно за руль.
«Порше» устремился к освещенному прямоугольнику ворот. Пьеро почувствовал, как его вдавило в спинку сиденья. Лорен аккуратно вырулила на дорогу. Манцано заметил, что правая рука у нее в крови.
– Куда мы? – спросил он.
– Подальше отсюда, – ответила Шеннон.
Берлин
– Все уже в зале, – шепнул секретарь бундесканцлера и поспешил дальше.
Михельсен последовала за ним. Перед экранами, по которым поддерживали связь с другими кризисными центрами, дожидались члены кабинета министров и остальные работники оперативного штаба. Не было только бундесканцлера. С экранов смотрели главы европейских правительств, министры или чиновники высших рангов.
– Экстренное совещание, – объявил министр обороны.
В зале послышался ропот.
– В чем дело? – на ходу воскликнул бундесканцлер.
Министр обороны пожал плечами.
Канцлер занял свое место перед камерой, включил микрофон и повторил вопрос для тех участников, которые находились по ту сторону экранов. Не все страны имели постоянных представителей на этих собраниях, но в основном ограничивались троими.
За прошедшие дни Михельсен уже запомнила все лица. Только от Испании был новый человек. Теперь она разглядела, что он в военной форме. У нее появилось недоброе предчувствие.
Испанец, крупный мужчина с усами и мешками под глазами, ответил:
– Мы хотели бы срочно известить наших партнеров о том, что премьер-министр нашей страны считает себя не в состоянии исполнять свои служебные обязанности. Это же касается вице-президента и правительства. Чтобы и далее обеспечивать общественный порядок, гарантировать населению безопасность и предпринять все, что в наших силах, для нормализации обстановки, командование армии в моем лице приняло на себя управление государственными делами.
Михельсен почувствовала себя так, словно по ней пронеслись разом все быки испанской фиесты. Человек с экрана недвусмысленно сообщал всем, что в Испании произошел военный переворот.
Гаага
– У меня есть дела и поважнее, – недовольно заявил Боллар.
Он не горел желанием оправдываться тем, что вынужден добывать пропитание для своей семьи. «Как в какой-нибудь стране третьего мира, – подумал Франсуа. – Или как в каменном веке».
