Хартланд покатил его по коридору, заставленному койками, на которых лежали больные и раненые: кто-то молча, другие стонали и скулили. Возле некоторых стояли люди, скорее всего родственники. Здесь было уже теплее, но все равно далеко от нормальной температуры. Кроме того человека в белом, Манцано не заметил никого из врачей или санитаров.
Наконец они подошли к двери с табличкой «Амбулатория». В отделении были заняты все стулья. Хартланд достал удостоверение и показал медсестре.
– Пулевое ранение, – пояснил он.
Пьеро не очень хорошо владел немецким, но достаточно, чтобы понять их разговор. Два семестра в Берлине, год с подругой из Германии и годы поисков – не совсем легальных – по системам немецких предприятий оказались не напрасными.
– Нам нужен врач, немедленно.
На медсестру это не произвело никакого впечатления.
– Вы сами видите, что здесь творится. Я говорю людям, что мы не можем их принять. Больницу давно следовало эвакуировать. И что, думаете, кто-нибудь меня слушает? Вы меня послушаете?
– Послушайте меня, – стоял на своем Хартланд. – Нам нужен врач, сейчас же. Мне заявить о национальных интересах, чтобы вы кого-нибудь привели?
Женщина вздохнула и скрылась за дверью.
В приемном отделении было не меньше пятидесяти человек. Какая-то женщина пыталась успокоить плачущего ребенка. Пожилой мужчина на стуле привалился к своей жене; лицо его было белым, веки дрожали. Она непрерывно что-то нашептывала ему, гладила по щеке. Другая женщина практически лежала на стуле, запрокинув голову: восковая кожа, рука висит на груди; в том месте, где должна быть кисть, ком окровавленного бинта. Манцано заставил себя отвести взгляд и уставился в стену. Но желудок успокоить не удалось. Он закрыл глаза и попытался подумать о чем-нибудь приятном.
– Что это значит? Кем вы себя возомнили?
К ним вернулась медсестра. С ней пришел мужчина лет сорока, со всеми присущими врачу атрибутами, только халат был уже не таким белым. Под глазами у него темнели круги, лицо покрывала щетина. Он заспорил с Хартландом.
– Чрезвычайная ситуация, – объяснял тот. – Необходимо принять без очереди.
– И почему, позвольте узнать?
Хартланд протянул ему удостоверение.
– Потому что этот человек, возможно, причастен к ситуации, в которой мы все оказались.
Манцано не поверил своим ушам. Этот полоумный при всех выставлял его козлом отпущения!
– Тем более нет причин ему помогать, – фыркнул врач.
– Гиппократ вами гордился бы, – заметил Хартланд. – Возможно, этот пациент поможет нам решить проблему. Но вряд ли у него это получится с заражением крови.
Врач что-то неразборчиво проворчал, а затем сказал:
– Идемте за мной.
Он провел их в небольшую процедурную и показал на кушетку.
– А это еще что? – спросил он, когда увидел наручники. – Снимите. Не могу же я лечить его в таком виде.
Хартланд снял наручники и убрал в карман.
Врач разрезал повязку, наложенную Хартландом, затем штанину. Осмотрел рану, потрогал – осторожно, однако Манцано вскрикнул от боли.
– Не так уж и страшно, – заключил врач. – Но есть одна проблема. У нас закончилась анестезия. Может…
– Продолжайте, – оборвал его Хартланд.
– Я продезинфицирую, – предупредил врач.
Он промокнул кусок бинта в какой-то жидкости и приложил к ране. Манцано застонал.
– Кошмар какой-то, – ворчал врач. – Чувствую себя как в Тридцатилетнюю войну, когда человека поили шнапсом, прежде чем отрезать ногу.
Манцано закрыл глаза. Больше всего ему сейчас хотелось потерять сознание, но организм оказался предательски крепок.
– Готовы? – спросил врач.
Манцано втянул в себя воздух и ответил по-английски:
– Вытаскивайте.
– Тогда начнем. Сожмите зубы. Или лучше вот, – он дал Манцано кусок материи. – Зажмите в зубах.
Врач промокнул бинт дезинфицирующим средством и протер им длинный пинцет.
– Стерилизовать инструменты нет возможности, – пояснил он.
Раскаленное жало впилось Манцано в бедро и заворочалось в плоти. Пьеро услышал нечеловеческий звук, протяжный, исходящий из самых глубин, придушенный рев. Только когда в легких иссяк воздух, он понял, что сам же издает этот рык. Стал задыхаться, попытался вскочить, но Хартланд с напарником придавили его к кушетке.
Врач поднес к его глазам пинцет. Сквозь слезы Манцано с трудом разглядел зажатую в нем пулю.
– Вот она, родимая… – Хирург бросил пулю в корзину рядом с кушеткой. – Нужно зашить отверстие. Это уже не так больно.
«А что, может быть больнее?» – подумал Манцано, обливаясь по́том. Затем вспомнил, что ему необходимо вдохнуть, – и в следующий миг провалился во тьму.
Париж
Лаплан возился с камерой и проклинал Шеннон, которая оставила его одного с Тёрнером. Они стояли перед большим павильоном; за спиной Тёрнера люди поодиночке или группами выходили, нагруженные пакетами, из темного зева дверей.
– Мы находимся у центрального склада крупной торговой сети на юге Парижа. Прошлой ночью ворота были сломаны, и люди уносят все, что удается найти.
Тёрнер направился к группе мародеров и встал у них на пути. Лаплан продолжал снимать. Люди держали в охапках пластиковые упаковки, о содержимом которых оставалось только догадываться.
– Что вам удалось вынести? – спросил Тёрнер.
– Не твое дело, – ответил один из мародеров и оттолкнул его.
Тёрнер устоял на ногах и продолжал:
– Как видим, люди уже напряжены до предела. Прошло шесть дней с момента отключения, если не считать кратковременного восстановления на второй день, и у парижан иссякли все запасы. Слухи о том, что радиоактивное облако с электростанции «Сен-Лоран» может добраться до Парижа, лишь усугубили положение. И мы подходим к главному…
Тёрнер взял в руки дозиметр, который неизменно носил на поясе после краткого визита в «Сен-Лоран».
– Итак, перейдем к нашим замерам, – сообщил он с серьезным видом. – С помощью этого прибора я могу определить уровень радиоактивного загрязнения.
Он поднял прибор над головой.
– Это цифровое устройство – не тот трескучий прибор, известный нам по фильмам. Но оно устроено так, что при повышенном или опасном радиационном фоне издает…
Громкий сигнал прервал его объяснения. Тёрнер озадаченно задрал голову и только потом догадался опустить руку с дозиметром. Лаплан приблизил его лицо, на котором отразилась сначала растерянность, затем потрясение и наконец ужас.
– Это…
Он снова поднял прибор, направил в одну сторону, затем в другую, сделал несколько шагов. Лаплан следовал за ним. На заднем плане мародеры продолжали свое дело.
