Боллар поднялся в номер, где разместилась его семья. Не успел он открыть дверь, как на него буквально набросилась Мари:
– Ты знаешь что-нибудь о родителях?
Он с тяжелым сердцем ждал этого момента.
– Пока нет. Но уверен, у них всё в порядке.
– В порядке? – В ее голосе сквозило отчаяние. – В двадцати километрах взрывается атомный реактор, и ты уверен, что у них всё в порядке?
– Где дети?
– Спят уже. Не увиливай.
– Это не взрыв. Правительство говорит…
– А что им остается говорить? – со слезами на глазах кричала Мари.
– Детей разбудишь.
Она начала всхлипывать и молотить его кулаками по груди.
– Ты отправил их туда!
Боллар пытался успокоить ее, обнять, но жена вырывалась и продолжала молотить его.
– Ты их туда отправил!
Боллар злился и при этом чувствовал себя совершенно беспомощным. Он крепко прижал к себе Мари, так что ее руки оказались зажаты. Поначалу жена сопротивлялась, но Франсуа не отпускал, пока не почувствовал, как она сдалась и зарыдала на его плече.
«Всего четыре дня, – думал он, – а у нас нервы уже на пределе…» Боллар закрыл глаза и впервые с детских лет вознес молитву небесам: «Прошу, если Ты есть, пусть у наших родителей будет все хорошо!»
Гаага
– Все-таки нам повезло, – заключила Шеннон, наматывая спагетти на вилку. – В который раз убеждаюсь.
– Еще бы, – отозвался Манцано. – Разъезжаешь на «Порше» по местам аварий.
– Поверь, лучше б я без всякого «Порше» сообщила, что всё снова в порядке… Как движется дело?
– Радость моя, – Пьеро ухмыльнулся, – понимаю, ты ищешь развития вчерашнего своего успеха, особенно теперь, когда все внимание приковал к себе твой коллега во Франции. Но ничего не выйдет. Знаешь ли, моя работа здесь…
– …строго засекречена. Я уже поняла.
– Лучше расскажи что-нибудь о себе.
– Главное ты уже знаешь. Выросла в вермонтской глуши, начала учебу в Нью-Йорке, потом захотелось приключений – и пустилась в путешествие по всему миру. В итоге застряла в Париже.
– Не самое плохое место, чтобы застрять.
– Что есть, то есть.
– Это было главное. А второстепенное? Как правило, оно куда интереснее.
– Не в моем случае.
– Так себе история для журналиста.
– Твоя лучше?
– А ты еще не копала?
Настала очередь Шеннон усмехаться:
– Ну а как же. Хотя нашлось не так уж много. Не очень-то у тебя насыщенная жизнь.
– В этом я близок с китайцами: они желают насыщенной жизни только врагу. Но, как видно, в моем случае кто-то все же высказал такое пожелание.
– Ты так просто взял и уехал из Милана? У тебя есть жена, дети?
– Ни первого, ни второго.
– Почему?
– Это так важно?
– Простое любопытство. Профессиональный недуг. И не молчать же нам весь вечер.
– Пока не повстречал.
– О! В поисках Той Самой? Я думала, этим болеют только женщины.
– Вроде тебя?
Лорен рассмеялась. Ему понравился ее смех.
– А что твои родители? Они тоже в Италии?
– Они умерли.
– Прости.
– Автокатастрофа. Двенадцать лет уже прошло.
Пьеро вспомнил тот день, когда получил известие. То странное чувство онемения.
– Тоскуешь по ним?
– Нет… не в том смысле. – Манцано осознал, что уже долгое время не думал о них. – Возможно, нам еще о многом следовало поговорить. Ну, знаешь, до каких-то мыслей нужно дозреть, что-то приходит с возрастом… Хотя, возможно, люди и тогда не заговаривают об этом. Кто знает наперед… А что твои?
– Развелись, когда мне было девять. Я осталась с мамой. Отец перебрался в Чикаго, потом в Сиэтл. Я нечасто его видела.
– А с тех пор как осела в Европе?
– Созваниваюсь с мамой по «Скайпу». Иногда с отцом. Оба вечно твердят, что неплохо бы им навестить меня здесь. Они ни разу не были в Париже. Но до сих пор никто так и не добрался.
– Братья-сестры?
– Сводные сестра и брат, от второго отцовского брака. Едва их знаю.
– Значит, единственный ребенок…
– Выходит, что так. – Шеннон состроила мрачную гримасу и добавила театральным тоном: – Упрямая, бесцеремонная эгоистка.
– Постоянно слышу подобное от своих подруг.
– И от нынешней?
Манцано лишь скривился.
– Что она скажет, если узнает, что ты делишь со мной постель? – спросила Лорен.
– От меня она ничего не узнает.
Пьеро говорил в единственном числе. Ему не хотелось объяснять свои отношения с Джулией и Карлой и еще меньше – оправдываться на этот счет. Ему вспомнилась Соня Ангстрём.
– Ну, а как же твой Тот Самый? – спросил он.
– Еще найдется, – ответила Шеннон и глотнула вина. Ее глаза дерзко сверкали поверх бокала.
Ибс-Перзенбойг
Оберштэттер шагал по пустым коридорам. На электростанции остались лишь несколько техников – минимум, необходимый для запуска. Если станет ясно, как это сделать.
Оставалось лишь догадываться, чего им еще ждать. Уже сейчас ущерб был колоссальный. В окрестных фермерских хозяйствах полегла бо́льшая часть скота. Животные замерзали или умирали от голода, дойные коровы погибали в мучениях из-за переполненного вымени. По целым дням на многие километры разносился их рев. Отец одной его знакомой скончался от инфаркта, потому что не удалось вовремя вызвать «Скорую».
Некоторые просто спасались бегством, и Оберштэттер не мог их винить. Когда разнеслась весть, что в отдельных регионах Австрии удалось отчасти восстановить электроснабжение, все больше народу стремилось туда. Сам он обитал на электростанции, словно в персональном раю. Время от времени они с коллегами привозили своих домочадцев, чтобы те могли согреться и хоть ненадолго ощутить вкус прежней жизни.
Оберштэттер вошел в южный машинный зал.
– Все готово? – спросил он по рации.
В эти минуты пять инженеров в зале управления напряженно следили за приборами. В течение часа они выполняли все шаги, необходимые для запуска электростанции. До сих пор приборы не показывали никаких ошибок. Еще одно нажатие клавиши, и генераторы вновь начнут вырабатывать электричество.
– Запускаем, – раздался голос из динамика.
Красные гиганты ожили с утробным гулом.
