– Что, во имя всего святого, ты делаешь здесь в такой час?
Бен поднялся.
– Не мог уснуть.
– Логично.
Тони достал из кармана сигареты.
– Хочешь одну?
– Нет, спасибо.
– Тогда глоток? – Он взмахнул фляжкой, извлеченной из другого кармана халата.
Мимо, уставившись на Тони, проехал на велосипеде какой-то старик. Бен покраснел. Да уж, его отец выглядел более чем эксцентрично.
– Сейчас шесть утра.
– Это «да» или «нет»?
– Нет, спасибо, пап.
– Не против, если глоток сделаю я?
Бен пожал плечами. Не сговариваясь, они медленно побрели в южном направлении под золотым светом восходящего солнца.
– Как самочувствие?
– Неспокойно. Немного тошнит, если честно.
– Да, хорошо помню это чувство.
– Правда?
– Конечно. В день свадьбы у твоей мамы болело ухо. Я отвел ее к доктору и почему-то обрадовался, хотя, конечно, и жалел ее. А потом я сидел там, в крошечной съемной квартире, и чувствовал себя все хуже и хуже, а когда она позвонила, чтобы попросить отвезти ее на операцию в Хаммерсмите, я, и это не преувеличение, уже был на полпути к тому, чтобы сбежать.
Бен посмотрел на отца.
– Ты не думал, что это плохой знак?
– Что именно?
– То, что ты увидел ее в день свадьбы.
– Ах, это. Что ж, мы, актеры, конечно, суеверны, но, к счастью, такого рода суеверие рода обошло стороной нас обоих.
– А я и не знал, – задумчиво проговорил Бен. – Я имею в виду поездку к врачу.
– Серьезно?
– Да, – ответил он, хотя хотел сказать другое: «Я не знал ничего о вас обоих, папа». – Разве у нее не было родственников, которые могли бы позаботиться о ней?
– Слушай, свадьбы тогда еще не превратились в шоу, как сейчас. Толпы подружек невесты, двенадцатиярусные торты, музыкальные группы из восьми человек… Все было скромно. Мы сами хотели, чтобы все прошло тихо. Небольшой обед в клубе искусств в Челси. Берти произнес речь… Около пяти ее родственники ушли, а мы не спеша отправились на машине в Боски. – Голова Тони поникла, губы сжались, он задумчиво поднял глаза. – Я помню все, как вчера. Интересно, помнит ли она.
– А что насчет твоей семьи? – неожиданно спросил Бен.
– А что насчет нее?
– Я имею в виду, кто из них был на твоей свадьбе?
– А… Саймон и еще, конечно, Берти, Гай и Оливия, и старый добрый Кеннет…
– Но они не семья. Неужели у тебя никого не было?
Возникла короткая пауза.
– Нет, не было. Мои родители умерли, а тетя Дина – что ж, она не пришла.
– Она тоже умерла?
Отец выдавил улыбку.
– Ты знаешь, я так и не узнал. Но теперь знаю. Нет, она была жива. Но не пришла. Это все происходило очень давно. – Он посмотрел на Бена. – Знаешь, это твой день. Мадс не слишком огорчается, что с ее стороны никого не будет? Старина Йен умер – и невелика потеря, – но, думаю, она может переживать из-за тети, так?
– Тетя Джулз? Да, она для нее много значит.
– О, Джулз была девчонка что надо. Я трахал ее, знаешь ли. Настоящий фейерверк в постели.
Бен почувствовал, как кровь прихлынула к лицу. Щеки закололо, и он выдавил:
– Боже… Папа.
– Да. Она соблазнила меня. Старушка отлично знала, чего хочет, скажу я тебе. То еще лето мы провели вместе! Красотка Джулз. – Он хохотнул и снова отхлебнул из фляжки, а Бен почувствовал, как на него накатывает старый, хорошо знакомый гнев.
– Сегодня день моей свадьбы, папа, – сказал он резко. – Притормози со сладострастными воспоминаниями, ладно?
– Прости, Бен. Извини меня. – Он затих, а потом безрадостно улыбнулся. – Нам тогда было совсем не весело. Совсем. Мы боялись непрерывно. Когда холодная война была в разгаре и сопляки жаловались, как они напуганы, я хохотал им в лицо. Ничего похожего. Это был настоящий страх, тот, который скручивает тебе кишки, страх полного непонимания, что будет завтра. Нас оккупируют? Возьмут в плен? Убьют в собственных постелях? Мы знали, что такое тоже вполне реально… – Он осекся. – Бен, тебе известно, как умерла моя мать?
– Нет, пап. Конечно, нет. Ты никогда не говорил о ней.
– Так получилось, что я выжил, а она нет. Бомба. Мы жили в Камдене, – добавил он зачем-то. – Когда она вышла, у нее было… у нее не было… – Он оборвал себя.
– Не было чего?
– Мне было двенадцать. Это было давно. Но я до сих пор вижу эту картину так, словно все случилось вчера. Бен, у нее не было лица с одной стороны, просто не было… И не было рук, не было плеч. Я видел ее кости, ее… ее кости, расколотые, как бы… О… О… Очень белые. Острые. Торчащие сквозь ткань… ткань ее платья. Меня чуть не вывернуло. Я не переставал думать: разве это не глупо? Она так ненавидела беспорядок, и вот… – Он посмотрел вниз. – Они вытаскивали ее, а я смотрел, и они сказали, что я счастливчик. – Он улыбнулся сыну. – Счастливчик, представляешь? Самолет моего отца сбили за несколько месяцев до этого, и вот здесь, на земле, в двух метрах от меня, лежала моя мать, и единственным, по чему мы могли опознать ее, было обручальное кольцо, а они продолжали твердить мне, что я счастливчик. Я даже не смог вспомнить, были ли у отца усы, когда я последний раз его видел. Не смог. – Он прикурил новую сигарету, захлебнувшись кашлем.
Бен взял его за руку.
– Мне очень жаль, пап.
– Ну, видишь ли. В этот момент в игру вступил Боски. Меня отослали жить с тетей Диной, и, ох, она была чудесной. Это длилось несколько лет, я души в ней не чаял, а потом она исчезла.
– Что с ней случилось?
– Я правда не знаю. – Его отец оттолкнулся от стены. – Давай не будем говорить об этом, не сегодня. Ты подготовил речь?
– Ну, в общих чертах. – Бен колебался, потирая руки, чтобы немного согреться в прохладе осеннего утра. – Я хочу показать ее Корд, и хотел спросить тебя о ней, папа, – сказал он, поддавшись импульсу. – Тебе не кажется, что она стала… тихой?
– Что ты имеешь в виду?
– Она какая-то отстраненная. Похудела и выглядит грустной.
– Ушел младенческий жирок, разве это плохо? Она прекрасна.
– Да, но она кажется такой грустной. Ты так не думаешь?
Отец покачал головой.
– Нет.
– В самом деле? Не думаешь, что она скучает по Хэмишу?
– Она не ты с Мадс, Бен, дорогой. Она не хочет любви. Я думаю, она наслаждается своим теперешним положением. – Тони бросил камень в реку, и несколько секунд они оба наблюдали, как на серебристой воде расходятся и исчезают круги. – Те слова насчет облачиться в костюм и сбежать от самого себя… Видишь ли, это высшая форма реальности, в которой нет ничего вне сцены – своего рода управляемый сон, и ты полностью в него веришь. – Он прервался. – Не бери в голову.
