Дина потерла руки и выдохнула.
– Как чудесно, как они умны! Их никогда не найдут, даже если мы проиграем. Можешь себе только представить, что будет, если они захватят Мраморы Элгина?
– О, они бы облепили ими один из этих жутких дворцов фюрера. – Она сбросила с плеч свою норковую шубу и сказала: – Ужасно. Боюсь, старое здание здорово пострадало. Дела хуже некуда.
– Мистер Черчилль сейчас в Вашингтоне, – сказала Дина, обладавшая огромной, граничащей с религиозностью верой в премьер-министра. – Мы должны надеяться, что его встречи с мистером Рузвельтом принесут пользу нашим народам.
– Что за вздор! Нас всех застали врасплох, Дина. От Лондона остались одни только тлеющие развалины. Все кончено – и все, что нам осталось, – это пить и веселиться, потому что завтра мы будем мертвы. – Она широко зевнула, при этом шрам на ее щеке сморщился. – Что на ужин? Умираю от голода. Энт, дорогой, есть ли у нас джин?
Энт холодно посмотрел на нее.
– Джина нет, извините. Вы не очень-то расстроены из-за музея, Дафна.
– Энт! – яростно сказала Дина. – Не груби.
Дафна сделала вид, что не услышала его. Она опустилась на диван и посмотрела на Дину своими большими, ясно-голубыми глазами, потирая руки странным жестом, словно после удачной аферы.
– Послушай, старина. Боюсь, я приехала не поэтому, Дина, куколка. Мне ужасно жаль приносить плохие известия. Квартиру разбомбили.
– Какую квартиру?
– Твою, дорогая.
Дина замерла в середине процесса прикрепления ветки остролиста к оконной ручке. Она обернулась с открытым ртом.
– О… о боже. Она уничтожена?
– Все здание превратилось в груду камней. Все, кто был внутри, погибли. Совершенно дрянное зрелище, Ди, мне так жаль.
Она перестала потирать руки, вытянула пальцы, и Энт увидел ее ладони. Они были неровными и покрытыми черными и серыми пятнами, словно она собственноручно разбирала обломки здания.
– А как же заградительный аэростат? – недоуменно сказала Дина.
– О, дорогая, как будто от них есть толк. Ты разве не слушала новости? Не знаешь, насколько все плохо? Елизавета Синиор погибла две недели назад, ты слышала об этом? Прямое попадание в квартиру, ее сестра была в другой комнате, и на ней ни царапины.
Дина в ужасе прикрыла рот руками.
– О, дорогая Елизавета… о нет.
Дафна опустила руки на колени и сказала:
– Не представляю, что будет с секцией эстампов и рисунков. Тот ужасный Стэнли Робинсон отправился на фронт, а старый Гэдд не годится для этой работы, и теперь она перейдет мне, я знаю… – Она увидела выражение лица Дины и быстро сказала: – Прости, Ди.
Дина словно застыла.
– Неужели все, совсем все уничтожено?
– Дорогая, это была зажигательная бомба. Обычно такие успевают обезвредить, но не эту – сожгла все дотла.
Дина рухнула на диван, глядя в пустоту, и через несколько секунд сказала:
– Я так эгоистична. Расстраиваюсь из-за своей квартиры в то время, как у остальных не осталось вообще ничего. Но это такой неожиданный удар. Там остались дорогие сердцу воспоминания и… и деньги, знаешь ли… не пострадала ли ты сама, дорогая Дафна?
– Меня не было, я танцевала в «Кафе-Ройал», слава богу. Со мной был Бойо, он большой молодец, помог мне взобраться на обломки и поискать там что-то, что еще можно спасти… – Дафна слегка улыбнулась. – Слушай, я обещала людям из Группы противовоздушной обороны, что скажу тебе. Тебе нужно съездить на место и самой посмотреть, что уцелело… не думаю, что много. – Она внимательно смотрела на Дину. – Думаю, большинство твоих бумаг, все исследования по Ниневии – все это погибло.
Дина пнула стоящую рядом с ней коробку.
– Не все, кое-что здесь. Это личные вещи. Некоторые из них были очень… необычные.
Она повернулась к Энту, чтобы заодно украдкой посмотреть, слушает ли он их разговор. Она встала и вышла в гостиную с веткой остролиста в руках. Через пару минут Энт услышал, как она поет, поет громче, чем он когда-либо слышал.
«Остролист и плющ! Выше всех в лесу!..»
– Это так ужасно. – Энт не понимал, почему Дафна так грубо разговаривала с его тетей. – Это ее квартира. Там был ее дом, а теперь он полностью… – Он осекся.
– Твоя тетя не грустит так же, как ты, из-за потери дома, Энт. Ее дом – весь мир, не волнуйся так о ней, – тихо сказала Дафна.
– Но ведь она почти все потеряла.
– Я бы так не сказала. – Дафна окинула жестом захламленную гостиную, затем встала. – Война – это страдания. – Она подошла к Энту и взяла его за подбородок холодной и твердой рукой. – Тебе нравится жить с Диной?
– Да, – ответил Энт.
Дафна наклонила голову набок и с любопытством посмотрела на него своими блестящими глазами.
– Почему?
– Потому что мы – одна семья. И она меня любит. И я ее люблю.
– Мило. – Она состроила презрительную гримасу.
– У меня не осталось никого, кроме нее. И у нее тоже. Только она и я, и мы держимся вместе.
– Да. Я знаю, Энт, твоя тетя… – Дафна зажмурилась, словно пыталась сказать что-то сложное, но вместо этого просто открыла рот и замерла.
– Что?
– Потеря квартиры многое для нее изменит. У нее будет меньше пространства для маневра. Она не любит быть чем-то связанной. Для нее это как ловушка.
– Нет, не ловушка! – горячо сказал Энт. – Мы просто… мы хорошо ладим с ней, вот и все.
– Нет-нет-нет, конечно, речь не о тебе! Я понимаю. Но, видишь ли, теперь я тоже буду жить здесь. Надеюсь, ты отнесешься к этому с пониманием. Мы с тобой должны стать друзьями, Энт, – сказала она.
– Только Дина зовет меня Энт, – сказал он. – Вообще-то я Тони.
Он уставился в ее васильковые глаза, и она нежно шлепнула его по щеке.
– Сбегай и принеси мне выпить, будь добр, Тони, дорогой. Не обязательно джин – что угодно, что у вас есть.
Он почувствовал ее аромат, своеобразную смесь запаха цветов, мускуса и чего-то еще. Годы спустя он понял, что это был запах тминного семени и сигарет – видимо, именно поэтому он не узнал его в прошлом. С другой стороны, он не знал и Дафну, не знал, кем она была, откуда взялась, и не понимал, почему она сделала то, что сделала.
– Как вы с Дафной познакомились? – неожиданно для самого себя спросил он Дину однажды. Прошло несколько месяцев, и стоял прекрасный мартовский весенний день. Дина и Энт на улице аккуратно расплетали старые мертвые ветви дикого винограда и роз, усики вьюнков и жимолости, которые росли на стене дома и у крыльца и каждую зиму спутывались так, что их приходилось тщательно подстригать.
