– Господи, что за чертовщина? – Папа появился в коридоре, захлопывая за собой дверь спальни. Бен побежал вниз, быстро глянув на Корд.
– Я уронил птицу… Она, наверное, упала с буфета, а я случайно скинул ее через перила.
– Она принадлежала тете Дине. Алулим. Очень старая. – Папа опустился на карачки, собирая осколки. – Она нашла ее во время археологических раскопок. Господи, Бен… Господи Иисусе!
– Это случайность, папа, – сказала Корд, перегнувшись через перила.
– Я знаю, что случайность, но, пожалуйста, в следующий раз будь аккуратнее. Ты мог поранить кого-нибудь.
– Да, мог, – согласился Бен.
Отец смотрел на него.
– Ты бы мог извиниться, дружок.
– Прости, папа, – медленно произнес Бен.
Он поклялся больше никогда не называть его папой. Глупо называть так такого человека, как он.
– Мне… мне надо взять постельное белье из твоей комнаты. Для Мадс.
Тони потер макушку; его волосы распушились, и он загладил их поверх наметившейся лысины. Бен вспомнил, что раньше его отец высмеивал тех, кто так делал, например, дядю Берти.
– Я принесу белье, а ты иди за веником. Тут везде осколки. Птица, к счастью, цела. Старый добрый Алулим. – Он задумался на несколько секунд. – Он царствовал в течение двадцати восьми тысяч лет. Она прижимала им скатерть, когда мы ужинали на улице. Прозаичная концовка. – Он посмотрел на них, потирая переносицу. – Не спускайтесь сюда, порежетесь.
– Да, сэр, – виновато кивнул Бен.
Корд двинулась в сторону кухни. Тони смягчился:
– Все в порядке. Принеси веник, ладно?
В этот момент Бен вдруг почувствовал, что гора свалилась с его плеч. Он не мог любить этого человека так же, как раньше, просто не мог. Он посмел накричать на него из-за какого-то старого пресс-папье его дурацкой старой тети, в то время как сам в спальне вытворял такое… Перед его глазами стояло лицо Белинды, ее раскрасневшаяся шея, ее янтарно-золотые волосы, развевавшиеся вокруг, в то время как ее пальцы вцепились в его отца и притягивали ближе…
Почему он такой?
За углом Корд начала тихонько напевать грустным низким голосом:
Для тебя не страшен зной…
– Прости, – сказал ей Бен едва слышно. – Прости, что тебе пришлось все это видеть.
Отец ползал на четвереньках этажом ниже, собирая осколки чаши, все еще держа пресс-папье. Корд продолжала петь.
Дева с пламенем в очах
Или трубочист – все прах.
Глава 10
Дорсет, август 1940 года
Энт сидел в темно-зеленом «Моррисе-8», отыскивая на теле свежие корочки, а когда нашел одну на голени, толстую и розовато-желтую, – со злорадным наслаждением подцепил ее ногтем.
Машина заглохла рядом с незнакомым домом. В открытое окно салона врывался голос вместе с легким ароматом жимолости и морской воды.
– Давай, старушка. О-о-оп. Оп!
Энт сжал зубы, с отвращением зажмурил глаза и содрал корочку.
– Заткнись, – пробормотал он под нос.
– Вот молодец, девочка. О-о-оп! Боже. Боже, самолеты! Они явно приближаются…
До того как умерла его мать, Энт думал, что ненавидит Гитлера и безымянного солдата, подбившего самолет его отца, но больше всего – ночь, ужасающий саван светомаскировки, каждый вечер окутывавший Лондон и не позволяющий разглядеть даже собственную руку. Это было невыносимо, но все же его ненависть к своему новому опекуну несравнимо сильнее. Мне все равно, пусть она хоть умрет, еле слышно бормотал он. Я даже хочу, чтобы она умерла.
Забавно, но поначалу Дина казалась нормальной – истории о древних гробницах и жизни в экспедиции, которые она рассказывала в больнице, занимали его, и Энт даже проникся симпатией к новой знакомой. Однако теперь он всеми фибрами души ненавидел ее: ее высокий рост, дурацкую болтающуюся соломенную шляпу, огромный размер ноги, делавший ее похожей на клоуна, мешковатую одежду всех оттенков коричневого и серого. Она была неестественной, неуклюжей, словно нарядившийся женщиной мужчина, и близко не напоминала ту мать, которая пекла бы торты, слушала бы вместе с ним радио и рассказывала утешающие истории, когда он не мог заснуть. Мама родила его, когда ей было всего двадцать два, и до самой смерти выглядела эффектной молодой женщиной: нежной, изящной, одетой с иголочки; ее глянцевые ногти всегда были идеальной формы, а блестящие волосы тщательно уложены. Было просто невозможно поверить, что единственным его родственником на всей земле теперь оставалась Дина и что его подтянутый, аккуратный отец имел к ней хотя бы какое-то отношение.
Теперь, когда голова его прочистилась и он немного пообвыкся с опекуншей, он смог понять все обстоятельства ее жизни – не то чтобы их было особенно много. В детстве он слышал о Дине – маме она не особенно нравилась. Она гостила у них в свой последний приезд в Лондон, десять лет назад. Он этого не помнил, но похоже, что она устроила ужасный беспорядок, а еще имела привычку класть ноги на подлокотники дивана. В хаосе, который Дина после себя оставила, мама потеряла серебряную подвеску в виде кошки и потом считала, что подвеску взяла именно гостья.
До того как отправиться в Дорсет, Дина рассказала немного о себе; некоторые вещи Энт помнил из ее редких и причудливых писем. Он привык к людям с интересными профессиями – в конце концов, его собственный отец был актером – не особенно успешным, но все же способным обеспечить себе пропитание (роль Капитана Крюка стала его величайшим триумфом). Однако работа его двоюродной бабушки казалась куда интереснее. Много лет она жила в Дамаске, потом трудилась на знаменитых раскопках древнего города Ур, с его ужасающими ямами смерти и зиккуратами, огромными зданиями размером с пирамиды, которые обычно рисуют в комиксах о великих путешественниках. Тетя Дина сама была таким путешественником.
Теперь она жила в Багдаде и работала на Британский музей, до войны частенько участвуя в раскопках невероятных городов – Нимруда и Ниневии, где некогда строили свои роскошные дворцы ассирийские цари. В Багдаде у нее был дом, облицованный синей керамической плиткой, с внутренним двором, в котором росла финиковая пальма, а на крыше стоял телескоп, через который можно было смотреть на Млечный Путь. У нее имелась ручная обезьянка, умевшая сидеть на плече и есть фисташки из ее ладони. Она бывала в Египте, видела Сфинкса и пирамиды и побывала внутри гробницы Тутанхамона. Она знавала Говарда Картера, хотя и неблизко.
Маленький Энт понятия не имел, что такое фисташки, и ничего не знал о Млечном Пути, но рассказы тети Дины звучали волшебно. Да, у Джонсона был осколок немецкой шрапнели, оставшийся после взрыва дома по соседству, а Роджерс знал человека, чей дядя служил в армии и должен был убить Гитлера с помощью отравленного чая – тот, по всей видимости, любил чай. Но только он, только Энт был знаком с кем-то, кто побывал внутри гробницы Тутанхамона.
