Но все это оказалось лишь началом. Она говорила ему ужасные вещи – вещи, которые он пытался забыть всю оставшуюся жизнь вместе с воспоминаниями о ее жилистом теле, вытаращенных глазах и абсолютной непохожести на Джулию. Он все время твердил себе, что должен просто оторваться от нее и убежать из комнаты, но она снова и снова доводила его до экстаза, и он извергался на себя и на нее, и она тщательно обшаривала их тела, заставляя его притворяться ребенком, который ушибся на детской площадке, а он стоял там со своими трусами вокруг лодыжек и капал на пол, и она улыбалась, повторяя «О, как ему это нравится, вы только посмотрите», и действительно, ему нравилось, и он был виноват в этом, виноват не меньше, чем она.
Когда все закончилось, Энт отвернулся в сторону. Его глаза горели от слез, он положил голову на подушку и начал тихо плакать, а Дафна увидела это в зеркале и засмеялась. Она велела ему повзрослеть, а затем сделала с ним еще больше вещей, которыми, по ее словам, ему следовало бы наслаждаться, но они унижали и мучили его – и ее. Было больно, должно было быть больно вставлять это туда, но ей нравилось. Тони понял кое-что из того, о чем говорили его одноклассники, и понял, насколько мало они знали, эти напыщенные, глупые мальчишки, играющие в мужчин, но не имеющие ни малейшего, самого смутного представления, насколько отвратительным, жестоким и безобразным может быть экстаз.
Наконец Дафна уснула, и ее лицо выглядело спокойным, будто она умерла, и, глядя на нее, Энт задавался вопросом, что случится, если он убьет ее, задушит подушкой… Он выполз из комнаты, поднялся на крыльцо и провел там ночь, дрожа от холода, под старым одеялом, ожидая солнца наступающего дня.
Наступило утро, и он предложил ей немного яичного порошка и горелый тост и нерешительно сказал, что она должна уйти.
– Конечно, я уйду. Что мне здесь делать? – ответила Дафна с хохотом.
– Куда вы пойдете? – спросил он.
– Вернусь в Лондон, в музей. Найду кого-то еще, кто сделает жизнь более терпимой.
– Вы… я напишу им и расскажу все, что вы сделали с Диной.
– Нет, ты этого не сделаешь, – хихикнула она, забираясь на велосипед Дины, который он по глупости предложил ей забрать. – Я заставлю музей сообщить о ней в полицию. Я та, кому они доверяют, а Дина не более чем обуза. Твоя тетка будет числиться в каждом списке и никогда не сможет вернуться назад. Что до тебя – ты просто слабак. Испуганный жалкий мальчишка, и всегда будешь таким – это в твоих глазах.
Она села на велосипед и укатила, и ему невыносимо было смотреть ей вслед, невыносимо видеть ее на велосипеде, на котором Дина каталась по окрестностям – вывернутые при езде колени и развевающиеся волосы, из-за которых ее мгновенно узнавали.
Где ты сейчас? Куда ты пропала? Почему ты оставила меня?
Позднее он пойдет к семье преподобного Гоуджа и спросит, может ли он остаться с ними. Они позаботятся, чтобы он не голодал, проследят, чтобы в безопасности вернулся в школу. Они позаботятся о нем, хотя у них немало и других обязательств, как и у всех остальных.
Оглядев пустую темную комнату со смятым махровым покрывалом розового цвета, Тони поймет, что теперь он совсем один. Той ночью он повзрослеет-но повзрослеет неправильно, и всю оставшуюся жизнь будет пытаться искупить, исправить то, что сделал. Он никому не скажет об этом, поэтому никто не скажет ему, что он не виноват – что он хороший человек, заслуживающий счастья.
Глава 36
Пятнадцать лет спустя
1958 год
Она говорила, что не любит быструю езду – но он видел, как она задерживает дыхание – нет, не от страха, а от восхищения, – когда, не сбавляя газа, вписывался в повороты. Своими маленькими руками в кораллового цвета перчатках она хваталась за кремовую обивку салона его новенького «Остина», пока он на огромной скорости преодолевал узенькие улочки Уэрема, лишь изредка отрываясь от руля, чтобы с улыбкой коснуться ее бедра.
– Я хочу, чтобы тебе это нравилось так же, как и мне, – говорил он.
Он не в первый раз произносил эти слова, но теперь ему казалось, что они звучат искренне.
Алтее Морэй исполнилось девятнадцать – на десять лет меньше, чем ему, и Тони нравилась ее юность. Она была ребенком войны и едва помнила что-то, кроме постоянного холода и национального дня банана в 1946 году, в который каждый ребенок в Великобритании получил по банану. Ее первые отчетливые воспоминания относились к Фестивалю Британии, проходившему семь лет назад. Ради него она приехала в Лондон со всей семьей. Она часто говорила про него, словно подкрепляла этим свою квалификацию светской дамы, чем вызывала у Тони особое умиление.
Алтея родилась в Шотландии, а в Лондоне пробыла всего полгода. Она училась в Королевской центральной школе сценической речи и драматического искусства и жила в хостеле в Марилебон, деля комнату с несколькими соседками. Она никогда не бывала в Дорсете, никогда не слышала про Энтони Уайлда, ничего не знала про его роль в «Гамлете» и посему восхищения не испытывала.
– Я сыграл в ней восемь лет назад, и критики хорошо приняли пьесу. Оказался в нужное время в нужном месте. Такая вот штука, – объяснил он ей за ужином, разбавив рассказ толикой самоуничижения и неловкости: он знал, что умеет не переборщить с ними, чтобы не вызвать тошноту, и в то же время показать себя кротким человеком, скромно принимающим восторженное внимание публики.
– Да, но тогда я сидела в Дамфрисшире и поэтому вряд ли могла знать о постановке, – сказала она, смеясь. – Кто приходил на тебя смотреть? Мэрилин Монро? Марио Ланца?
Он не мог напрямую заявить ей, что она непременно должна была слышать про него: ведь критик написал целую книгу и про его игру, и про саму постановку – сокращенную версию пьесы, где все актеры носили черное, а единственной декорацией служила огромная, изогнутая, частично ржавая, частично позолоченная металлическая конструкция, призванная изображать Эльсинор – наполовину тюрьма, наполовину птичья клетка. Марио Ланца действительно приходил, а еще Оливер и Денни Кэй, а также Вивьен Ли, приславшая ему впоследствии необычайно милую записку. Для того чтобы сдержать толпу, пришлось задействовать полицию. Новость об этом попала на первую страницу «Ивнинг ньюс», а один полицейский сказал Тони, что не видел настолько экзальтированной публики с самых похорон Айвора Новелло.
– Ты должна была слышать о постановке, потому что она имела успех. Нас почтила присутствием даже принцесса Маргарет… Ну да ладно. Я, наверное, выгляжу ужасно нескромно с такими рассказами, – сказал Тони, будто бы сдавшись, и поцеловал ее руку. – Ты просто дитя.
– Несомненно, я была им, когда ты играл Гамлета. – Ее глаза сверкнули. – Скажи мне, она была очень красива?
Алтея была поглощена собой, но не чуждалась самоиронии, что ему нравилось – в этой черте он узнавал себя.
Их познакомил в клубе «Феникс» Берти Хоар, смутьян и бедокур.
– Тони, дорогой, у меня для тебя сюрприз, – сказал он, растягивая слова. – Знакомься – Алтея Морэй. Она отчаянно хотела узнать тебя поближе.
