Хозяйка легла грудью на стол и завела рассказ.
Все началось в тот день, когда Клава отправила Алису в магазин за хлебом, а та вернулась домой с горой булочек, печенья и конфет. Дочь сказала, что пакет, набитый вкуснятиной, ей дал солидный, хорошо одетый мужик.
– Мама, это он мне в подарок купил, – завопила Алиса. – Если мои волосы настоящие, он еще и денег даст!
Клавдия посмотрела на меня.
– Одно мучение было с ее лохмами, чтобы их вымыть, полбутылки шампуня уходило, а он ого какой дорогой! Какие стилисты? У нас денег на хлеб нет. Один раз я постригла Алиску наголо, надоели ее патлы. Так они быстро отросли, и еще хуже стало. Длинные волосы можно хоть в хвост замотать. А короткие торчат в разные стороны. Прямо взрыв на макаронной фабрике. Алиска сказала, что мужик предложил заключить с ней договор на одну съемку в рекламе. Заплатит по окончании сто тысяч.
Карачанова прервала свой рассказ.
– Все.
– И это был Филипп Петрович? – уточнила я.
– Ага, – подтвердила Клава.
Глава 14
– Номер телефона этого господина у вас сохранился? – спросила я. – Или, может, вы его помните?
Клавдия подперла подбородок кулаком.
– Так я его не знала. Алиска пакет с хавчиком оставила и с Иваном Ивановичем убежала. Я его не видела, вроде он ее на улице ждал. Не помню сейчас. Давно дело было.
– Минуточку, – остановила я ее. – Иван Иванович? Но меня интересует Филипп Петрович Зеленьков. В беседе с участковым вы это имя назвали, сказали, что он ваш знакомый. Мне вы только что объяснили, что у вас был совместный бизнес, вы торговали в его ларьке.
Клава захихикала.
– Так это он и есть. Зовут так: Иван Иванович Филипп Петрович Зеленьков.
Я вздохнула. Спокойно, Лампа, не нервничай. Ничего необычного. Просто Иван Иванович Филипп Петрович Зеленьков. Еще и не так детей некоторые родители называют. У моей мамы была знакомая – Мосоня Сергеевна. Все обращались к ней – Сонечка. Кое-кто знал, что записано у нее в паспорте, и считал ее то ли татаркой, то ли еврейкой. И только самые близкие были в курсе, что Мосоня расшифровывается как «Московская сосисочная». Отец ее работал директором в этом подразделении общепита.
– Он сказал, что его зовут Иван Иванович, – пустилась в объяснения Клава, – дал Алиске две тысячи аванса. Она их достала из кармана сложенными. Как получила их от мужика, так мне отдала. Когда она ушла, я денежки развернула, а из них чек выпал, на нем было написано: «Принято от Филиппа Петровича Зеленькова». Уж не помню, сколько рублей и за что. Вот ржачка. И тут пришел мой сосед слева, Филипп Петрович, хороший мужик, только женатый. Баба у него зверь! А через пять минут приперся Андрюха Зеленьков. Он жил справа. Сначала они тихо сидели, а потом подрались. Уржаться можно. Правда?
Я кивнула.
– Алиска пропала, – продолжала Клава, – убежала и не вернулась.
– После того как мужчина ей аванс дал? – уточнила я. – Она пошла с ним куда-то?
Клава запустила пятерню в грязные волосы и начала чесать голову.
– Я находилась тогда в депрессии. На личном фронте были неприятности. Петька ушел. Урод. Лекарство пила от тоски. Плохо прошлое помню.
Я отвела глаза в сторону. Скорей всего, лекарство от тоски – это самая дешевая водка. Все потихоньку становится на место. Мальчиков Клавдия сплавила в приют. Их в день исчезновения Алисы дома не было. Иван Иванович Филипп Петрович дал девушке пару тысяч, та вручила их матери, которая ушла в запой. Клава понятия не имеет, куда и когда ушла Алиса. Через неделю мамаша протрезвела и решила пойти в полицию. Мораль. Не хотите, чтобы вас вычислили? Не храните купюры, сложенные в несколько раз, вместе с ними можете отдать чек, где указано ваше имя.
– Когда меня отпустило, – объясняла тем временем грязнуля, – я добралась до участкового. Еле-еле дождалась мужика. Объясняю ему: Филипп Петрович Иван Иванович Зеленьков, дочь с ним ушла и не вернулась. Он давай мне вопросы задавать, писать какие-то бумаги. Долго ковырялся. Потом на меня наорал. За что? Не знаю. Велел ждать в коридоре, а мне стало жарко, я пошла в туалет, напилась из крана, выхожу, Филипп стоит. Увидел меня, кричит:
– Моя холера уехала к теще в деревню. Пошли отметим. Я угощаю.
Я потрясла головой.
– Зеленьков пришел в полицию? Вы у него спросили, где Алиса?
– Да откуда соседу про нее знать? – вытаращила глаза заботливая мамаша.
– Вы столкнулись с соседом, – осенило меня.
– Ну да, – согласилась Карачанова, – мы с ним утопали. Все.
– И вы не вернулись к участковому, – предположила я, пытаясь подавить желание схватить со стола грязный чайник и опустить его на тупую башку госпожи Карачановой.
– Верно, – подтвердила та. – Так я ж болела. Алиска давно говорила: «Надоело жить в бардаке, я с приятелями хочу уехать в Армению. Там хорошо, вкусно и чисто. А ты, мама, иди на…» Здорово, да? Ходишь беременная, потом рожаешь, одеваешь их, кормишь, воспитываешь и получаешь дерьмо в лицо.
У меня пропал дар речи. А Клава продолжала возмущаться, на лбу у нее появились капельки пота, пальцы задрожали, губы стали серыми, лицо осунулось.
– Голова заболела, – простонала она, – ща таблеточку приму. Посидите спокойно.
Хозяйка ушла, я осталась одна в кухне. В моей голове никак не укладывалась только что полученная информация. Моя мама была невероятно беспокойным человеком. Опоздай я на пятнадцать минут из школы, на уши могла встать вся московская милиция. И куда смотрели органы опеки? Неужели соседи не знали, какая Клавдия мать? Алиса пропала, и никто не почесался.
– Вот и я! – весело заявила неряха, появляясь в кухне. – Если еще вопросы есть, задавайте!
Я внимательно посмотрела на Карачанову. Надо же, как у нее быстро прошла головная боль, руки не трясутся, лоб не потный. На хозяйке грязного жилья была кофта с короткими рукавами, но никаких подозрительных следов на предплечьях я не заметила. Я сделала движение локтем, на пол свалилась расческа, которой явно было не место на обеденном столе.
– Ох, простите, – воскликнула я, нагнулась и стала рассматривать ноги Клавы.
Ступни, которые никогда не знали педикюра, были босыми. Правая выглядела обычно, левая слегка опухла, и пальцы на ней были толще, под ногтем большого расплылся синяк. Я выпрямилась и вернула гребешок на стол. Принято думать, что наркоман делает уколы в руку. Но руки на виду, а не всякая, даже опытная медсестра сделает инъекцию без следа. Очень часто на месте укола остается синячок. Поэтому кое-кто колет наркотики в закрытые части тела, чаще всего в ноги, пространство между пальцами ступни. А что получается, если постоянно колоть в одно место? Отек и все тот же синяк. Клава наркоманка, ее не волнует ничто, кроме денег, которые нужны ей для приобретения очередной дозы.
