– Ах, Анатолий Германович! – Взгляд охранника не то чтобы потеплел, но стал менее враждебным. – Ваша фамилия? – осведомился он.
Людмила назвала свою фамилию, порадовавшись, что ни разу не меняла ее, выходя замуж.
Услышав ее фамилию, охранник уважительно кивнул, снял с пояса переговорное устройство и проговорил в него:
– Здесь посетительница, говорит, что по приглашению Анатолия Германовича. Фамилия Соловьева… да, Соловьева! Пропустить? Есть пропустить!
Он нажал кнопку пульта дистанционного управления, и створки ворот с негромким гудением разъехались.
За воротами находилось симпатичное двух- этажное здание под черепичной крышей, знакомое Людмиле по картинке на конверте. Подъехав к крыльцу, она остановилась и вышла. Ее встретила худощавая женщина в синем негнущемся костюме, с коротко остриженными рыжеватыми волосами и настороженным, подозрительным лицом. Такое лицо могло бы быть у сторожевой собаки, если бы она каким-то чудом превратилась в человека.
Женщина улыбнулась Людмиле (так могла бы улыбнуться та самая сторожевая собака) и шагнула ей навстречу.
– Вы – дочка Михаила Николаевича? – спросила с затаенным недоверием. – Обычно он сам приезжал…
– Сейчас он очень занят, – ответила Людмила и на всякий случай показала рыжеволосой письмо.
Та взглянула на него, казалось, мельком, но очень внимательно, и снова улыбнулась, оскалив крепкие зубы:
– Анатолий Германович вас ждет.
Людмилу проводили в кабинет с большим, во всю стену, окном, выходящим в сад. За массивным столом из ореха сидел высокий (даже сидя) мужчина с красивым выразительным лицом, густыми бровями и пышными темными волосами.
– Анатолий Германович, вот она! – проговорила рыжеволосая мегера, как будто только что уличила Людмилу в каком-то неблаговидном поступке.
Подняв глаза, хозяин кабинета встал из-за стола, небрежным жестом отпустил свою сотрудницу и прошел навстречу Людмиле, почти до самых дверей. На нем был белоснежный крахмальный халат, который ему очень шел.
– Людмила Михайловна? – не то приветствовал он посетительницу, не то уточнил ее статус. – А что, Михаил Николаевич не смог приехать? Обычно он сам…
Людмила ответила ему то же самое, что рыжеволосой, немного расширив ответ:
– Отец очень занят и не смог сам приехать. Он попросил меня посмотреть, что здесь… происходит.
Доктор, однако, нахмурился и проговорил недовольно:
– Но он, несомненно, помнит условия нашего договора. Он сам настаивал на том, чтобы я не допускал к… нашей пациентке никого, кроме него…
– Обстоятельства изменились. Отец попросил меня съездить. Я ему все расскажу, и тогда уже он примет решение…
Говоря это, она послала доктору тот самый взгляд, которому ее научило зеркало, взгляд Лукреции.
И этот взгляд подействовал на психиатра так же безотказно, как на всех остальных мужчин. Анатолий Германович смешался, захлопал глазами и приоткрыл рот, как выброшенная на берег рыба. Совершенно очевидно, он забыл заготовленные слова.
– Да, конечно… – пробормотал он, сам удивляясь тому, что говорит. – Раз Михаил Николаевич доверил вам… у меня нет никаких причин… пойдемте, вы взглянете… это нужно увидеть своими глазами…
Он машинально расстегнул верхнюю пуговицу халата, снова застегнул ее и вышел из кабинета, предложив Людмиле следовать за собой.
В коридоре их дожидалась рыжеволосая мегера.
Она была явно разочарована тем, что Людмила жива и невредима.
– Проводите нас к пациентке номер семь, – сухо проговорил врач.
Рыжая чуть слышно клацнула зубами и быстро пошла по коридору.
В одной его стене были окна, выходящие в тот же сад.
Вскоре они уже стояли перед дверью. С виду дверь была самая обычная, но когда мегера открыла ее своим ключом, оказалось, что под деревянным шпоном скрыт толстый слой железа, которым могло бы гордиться банковское хранилище.
– Что у вас здесь – отделение для буйных? – настороженно спросила Людмила Анатолия Германовича.
– Ну… – Он слегка замялся. – Мы стараемся не употреблять такие термины, унижающие наших пациентов. Я предпочитаю называть их сложными пациентами, представляющими потенциальную угрозу для окружающих…
– Понятно, – кивнула Людмила. – Именование другое, а суть та же самая…
За железной дверью оказался такой же коридор, только без окон. Зато через каждые несколько шагов здесь были двери с номерами, как в гостинице.
Пройдя мимо нескольких таких дверей, мегера остановилась перед очередной. Но эту дверь она, к удивлению Людмилы, не открыла ключом, а нажала кнопку звонка.
На двери открылся глазок. Пришедших внимательно оглядели, и дверь медленно открылась.
На пороге стояла рослая и удивительно крепкая женщина лет сорока, с военной выправкой, облаченная в светло-зеленую хлопчатобумажную униформу. Вытянувшись перед врачом, как солдат на плацу, женщина отчеканила:
– Пациентка номер семь в порядке, нарушений дисциплины сегодня не было!
– Полина прежде служила в воздушно-десантных войсках, – не то с гордостью, не то со смущением пояснил Анатолий Германович Людмиле.
Только теперь Людмила увидела саму пациентку.
Это была миниатюрная, худенькая женщина неопределенного возраста. Она сидела в глубине комнаты в обитом мягкой тканью кресле, сложив руки на коленях, как примерная ученица, и глядя перед собой немигающим взглядом. На ней была аккуратная блузка из розового шелка и черные узкие брюки.
– Валентина Романовна, к вам пришли! – проговорил доктор странным, чуть растерянным голосом.
Худенькая женщина повернулась сначала к нему, затем, не увидев ничего нового, – к Людмиле.
– Здра-авствуйте, ми-илая! – проговорила она, заметно растягивая слова. – Как это ми-ило, что вы ме-еня навести-или… здесь такая ску-ука… с ума сойти мо-ожно!
Людмила с мучительным любопытством разглядывала эту женщину, пытаясь найти в ней сходство с Глебом. Пожалуй, узкие губы и такой же, как у Глеба, разрез глаз… но сами эти глаза казались неживыми, словно были стеклянными.
– Ми-илая, – снова обратилась к ней Валентина, – я вас зна-аю? Ка-ажется, мы встреча-ались на премьере в Бо-ольшом… вы – племянница Варва-ары Константиновны?
Людмила не нашлась что ответить, да ее ответ, кажется, был Валентине не нужен. Она улыбнулась узкими губами:
– Кака-ая у вас сла-авная блузочка! Это натура-альный шелк? Наверняка итальянская…
Она потянулась рукой к Людмиле, но Полина ловко перехватила ее руку и отвела в сторону.
Валентина этого, кажется, не заметила. Она продолжала светский разговор:
– Ми-илая, я совершенно отстала от жизни! Не помню, когда уже была на премьере или на верниса-аже… честно говоря, мне и надеть-то нечего! Все мои ве-ещи куда-то пропада-ают… а самое гла-авное, у меня такой скверный парикмахер! Не то что у вас, ми-илая!
