– Да, конечно. То, что называется «язык тела».
Юлия снова вспомнила добрым словом своего шефа, который как-то пригласил к ним на фирму психолога. Девица долго что-то им рассказывала, употребляя множество терминов, там же было и про «язык тела».
Девица Юлии не понравилась – слишком заносчивая, так что, когда она предложила курс индивидуальных занятий, согласился только Ванька Степашин, он заинтересовался симпатичной психологиней в личном плане. Потом, кстати, рассказывал, что насчет личных отношений ничего не получилось, зря только деньги отдал.
– Вот именно. Но больше я не стала спрашивать: раз Лидия не хочет отвечать, это ее дело. Для меня-то это тогда не играло никакой роли, просто любопытство.
– Понятно… впрочем, теперь это представляет чисто теоретический интерес. Невозможно выяснить имя человека, который десять лет назад на перроне вокзала разговаривал с женщиной, которой давно уже нет в живых…
– Невозможно… – согласилась Анна.
Лицо у нее при этом было задумчивое, а взгляд был устремлен куда-то вдаль. На что-то, что могла видеть только она.
В действительности она вспомнила еще один эпизод. Кое-что, случившееся довольно давно, хотя и не так давно, как сцена на вокзале.
Это было примерно пять лет назад.
Анна была приглашена на прием, посвященный открытию большой выставки в Русском музее. Анну на этот прием пригласили в память о ее знаменитом отце. Отец умер совсем недавно, его имя было у всех на слуху.
Анна знала многих присутствующих, и ее знали многие – опять же, как дочь знаменитого в свое время художника. Тем не менее она чувствовала себя на этом приеме лишней, посторонней. Она переходила от группы к группе, разговаривала со своими знакомыми, но это чувство отверженности не проходило. И вот тогда, оглядев в очередной раз зал, она и заметила того мужчину.
В первый момент Анна только отметила его удивительное сходство с итальянским герцогом со знаменитого средневекового портрета, а потом вспомнила, что видела этого человека прежде, на вокзале в день отъезда Лидии.
Впрочем, это нельзя считать знакомством, и не было никакого повода, чтобы заговорить с незнакомым мужчиной. Разве что спросить, помнит ли он Лидию.
Но все эти мысли вылетели у Анны из головы, потому что к ней подошел другой мужчина… Ее будущий муж.
– Тебе плохо? – встревожилась Юлия. – У тебя вдруг стало такое лицо…
– Ничего. – Анна слабо улыбнулась и прислушалась к себе.
Обычно после того, как вспоминала этого мерзавца, в глазах у нее темнело, в ушах начинали стучать тысяча молотков, причем все сразу, в унисон, затылок начинал болеть так, будто на него положили чугунную болванку, а сердце сдавливала чья-то костлявая рука, так что становилось невозможно дышать. Пару раз Анна падала в обморок.
«Сосудистое», – равнодушно говорили врачи, но она-то знала, в чем дело, и взяла за правило отгонять мысли о бывшем муже.
В этот раз, однако, все было не так плохо. Голову, конечно, сдавил обруч, но не железный, а будто скотчем лоб обмотали. Чугунная болванка на затылок не легла, а уши хоть и заложило, как в самолете, но ничего страшного, терпеть можно.
– Ничего, – повторила Анна, – пройдет.
– Это от голода, – авторитетно сказала Юлия, – тебе надо поесть плотно.
Как раз принесли заказ, Анне – салат, а Юлии – пасту с курицей и грибами.
– Знаешь, – сказала Юлия, – что-то мне мясного не хочется, давай поменяемся.
Анна легко согласилась. Раньше после мыслей о бывшем муже аппетит пропадал надолго, теперь же она почувствовала вдруг зверский голод. С утра только чаю выпила с сухариком да и побежала в школу. Она вспомнила этот жидкий чай из пакетика и диетический сухарик, по вкусу напоминающий бумагу, и спросила себя, с чего это ей вздумалось покупать такую гадость? Отчего не купить теплый хлеб в пекарне на углу или сдобную булочку? Она ужасно похудела после всей этой истории, так что может себе позволить есть что угодно. Другое дело, что ей ничего не хочется.
То есть так было раньше. А теперь вот рот наполнился слюной, и Анна едва сдержалась, чтобы не наброситься на еду, а медленно наматывать спагетти на вилку. Юлия, напротив, ковырялась в салате явно нехотя.
– Ну, и что теперь делать? – спросила она, когда они допивали кофе, отказавшись от десерта. – Похоже, что ничего толком не ясно.
– Знаешь, я поспрашиваю, – сказала Анна, осторожно подбирая слова, – есть кое-какие мысли. Созвонимся.
На том и распрощались.
Анна вышла из школы и вдохнула полной грудью весенний воздух. Не сказать, что он свежий, но все же весной пахнет. Тот особый запах, который появляется весной в нашем городе. Запах корюшки, запах свежих огурцов. Весна вступает в свои права. Вроде и середина апреля, кое-где и снег еще не сошел, а на солнышке трава на газонах пробивается зеленая, и почки вот-вот раскроются.
Анна осознала, что ей совершенно не хочется лезть в тесную маршрутку, и решила пройтись пешком. Нужно было привести в порядок растрепанные мысли.
Надо же, эта девчонка, Юлия, оказалась такой шустрой. Много успела за несколько дней. Пролезла к этому надутому индюку Игорю Охотникову, узнала многое про смерть профессора. Теперь уж точно можно сказать, что умер он не случайно. Даже если его не отравили, все равно эта история с «Мадонной дель Пополо» очень на него повлияла, вполне могло сердце не выдержать.
А уж про слово, на столешнице нацарапанное, точно правда. Такое мог профессор сделать только перед смертью. Потому что его жена покойная давно еще как-то жаловалась, что такой уж аккуратист, такой педант, очень трепетно к вещам относится. Не для того, говорил, эту мебель триста лет назад сделали, чтобы мы ее портили. Она нас переживет, и не только нас, но и потомков наших, так чтобы была в приличном состоянии, нынешние-то мастера такого делать не умеют.
Анна застегнула куртку, потому что к вечеру похолодало, и пошла быстрее. Так всегда у нее – от всех неприятностей спасается она ходьбой. Когда та история произошла, когда жить не хотелось, ходила по городу, километры наматывала по набережной, мимо Академии художеств, мимо дворца Меншикова. Тогда зима была, ветер с Невы, а ей чем хуже погода, тем легче было.
Пережила, в общем, всю историю своего замужества, только лет десять жизни точно на этом потеряла. Раньше думала: да и ладно, кому она нужна со своей скучной жизнью? А теперь, после того случая, когда та ненормальная девчонка ее в духовку головой сунула и газ открыла, стало жалко и такой жизни. Сейчас-то, когда время прошло, она больше не о чувствах своих растоптанных думает, а о том, что квартиру родительскую не уберегла.
Да, квартиру очень жалко. Анна в ней родилась и всю жизнь прожила, отец в ней умер. Мама-то долго болела, по больницам маялась, там и умерла.
Да, надо же было тогда, пять лет назад, такой дурой оказаться, чтобы не разглядеть в мужчине обычного жулика, брачного афериста, охотника за квартирой. Опыта у нее с мужчинами не было, это точно. И вроде бы из себя не уродина, не хуже других, а все как-то не складывалось в молодости…
