Король бросил на меня быстрый взгляд, и я перестала искать у него на лице морщины и прочие признаки возраста. Какая разница, сколько ему лет? Не старик и не сопляк, уже хорошо.
Хорошо? Нет, это слово не очень подходит ситуации. По моей коже побежали мурашки, и не от холода. Люблю свой мир, свое тело, свою жизнь… Но там, дома, со мной бы ничего экстраординарного не случилось. Да и не было у меня никогда такого острого ощущения, что я живу, а не просто заполняю день за днем мелкими, обыденными вещами. Что было там, дома? Какие-то особенно не затрагивающие душу горести и радости. А еще перманентное состояние ожидания чего-то особенного…
И вот оно, особенное, здесь и сейчас. Меня, Соню Иванову, представляют народу! Как королеву! Как жену!
Гневаться ли на непредсказуемую леди-Судьбу за такие перемены, или, наоборот, благодарить ее? Поживем — увидим. А пока что лучше перестать задаваться философскими вопросами, тем более что Рейн как раз закончил говорить правду. Теперь все будут в курсе того, что я — не София Ласкер, а тэгуи с таким же именем из другого мира, мира закрытого. И если кто-то этому не поверит, этого будут уже не наши проблемы.
Рейн крепко сжал мою ладонь и еще раз осторожно провел кинжалом по уже нанесенной ране; то же он проделал со своей рукой. Затем поднял руки вверх и показал всем, как, собираясь в единый ручеек, кровь течет по нашим рукавам, а потом и капает на возвышение. Вероятно, это жуткое зрелище чего-то да значило, раз толпа онемела и притихла, и новых ядовитых выкриков не последовало.
У меня начала кружиться голова — от усталости, от вида крови, от холода — ведь стояли мы на ветру, открытые дождю. Было бы ужасно неудобно свалиться в обморок во время такой важной церемонии, но я была к этому очень близка. Пора сказать королю, что королева, то есть я, сейчас торжественно грохнется ему под ноги…
Вдруг каркнул ворон. Я нахмурилась — уж слишком отчетливо и ясно прозвучало это хриплое «кар-р-р». Оглянулась, и увидела в небе черную точку, стремительно увеличивающуюся в размерах.
Король продолжал держать наши руки вверху, кровь текла, толпа чего-то ждала, а ворон все приближался. Мое бедное перенервничавшее сердце екнуло, когда ворон снизился и полетел прямо на нас с королем. Я уже могла хорошенько его разглядеть.
Да что эта птица себе позволяет? Летит прямо на нас! Прямо — в нас!
— В-ваше Величество, — пискнула я.
Его Величество не услышали меня. Ну, ладно, Рейн меня не услышал… но почему он не видит обезумевшего ворона? Почему никто не реагирует на наглую птицу, которая намерена в нас врезаться?!
Ворон чуть изменил направление и — вот же гнусное создание! — нацелился на корону Рейна. Король небрежным движением «отбил» летящую птицу в сторону, как волейболисты отбивают мяч, и мяч, то есть ворон, гневно каркнув, пропал.
Прямо взял и пропал.
Толпа сделала вид, что ничего не былою. Или просто никто ничего не заметил? Что за странности? Голова у меня закружилась сильнее, уже от удивления. Сообщив королю что-то про корсет и ноги, я лишилась чувств. Какая нехорошая тенденция, однако — все чаще я падаю в обмороки…
Очнулась я среди подушек под пуховым одеялом. Кто-то раздел меня до сорочки, и распустил волосы. Не успела я власть назеваться после пробуждения, как ко мне подошел король.
Несомненно, после пробуждения приятно узреть в своей спальне красивого мужчину, но спальня-то не моя, а мужчина этот бывает импульсивен и пощечины раздает щедро, без раздумий. Лучше уж бы меня пришел повидать Уэнделл…
— Как вы себя чувствуете, тэгуи? — осведомился Рейн.
Я разозлилась, увидев, как он на меня смотрит: спокойно так, с удовлетворением, а еще, самую чуточку, самодовольно. Наверняка, вбил себе в голову, что спас меня от казни и «женился» по благородству своей души, и отныне я всегда ему буду за это признательна, и не иначе, как с обожанием, стану на него смотреть.
Нет, Ваше Величество! Думаете, я забыла, какой вы бываете истеричный? Или про похищение? Я буду послушной лапочкой только с Уэнделлом, а вы… а вас я еще научу правильно себя вести с союзниками!
— Как я себя чувствую? — переспросила я, сделав вид, что смертельно оскорблена. — Меня похитили, пугали, на меня давили, я чуть не задохнулась в корсете, чуть не истекла кровь и чуть не получила воспаление легких, стоя под дождем! Так что чувствую я себя ужасно, Ваше Величество. А еще у меня в носу свербит от цветов, которыми вы все тут заставили!
Для эффектности я хотела еще и чихнуть, но чих не получился. Зато недовольная гримаса вышла отменной!
Между бровями короля пролегла складочка недовольства: таким, как Рейн, предпочтительнее, чтобы их благодарили, а не упрекали. А еще лучше — чтобы каждый их поступок одобряли и славили.
— Вы хотите сказать, что недовольны?
— Крайне!
— Мне казалось, мы достигли взаимопонимания, — проговорил король холодно. — Мы условились на том, что станем союзниками и будем относиться друг к другу уважительно и с почтением. Так что, я надеюсь, более вы не будете вести себя так, словно корона дает вам право играть со мной в капризную жену.
— Вот именно, Ваше Величество. Я ваш союзник, а настоящие союзники всегда говорят правду, как бы неприятна она ни была.
— Правда — это прекрасно. Но не забывайте про почтение.
— И вы тоже.
— Вы намеренно действуете мне на нервы?
— Дело не во мне, а в ваших нервах. Вы все принимаете близко к сердцу. Вам бы научиться спокойно относиться к критике. — Я начала удобнее устраиваться на подушках, наслаждаясь легким ощущением опасности, сплетенным с уверенностью, что я в полной безопасности.
— Ну, хватит, тэгуи! — не вытерпел Рейн, выпуская наружу «итальянскую» половину. — Вставайте и прекращайте изображать из себя болезненную девицу! Я отлично вижу, что вы себя хорошо чувствуете, раз у вас хватает сил со мной препираться!
Я улыбнулась — так то, Вашество! — откинула одеяло и соскочила на пол. Рейн поглядел на меня так, словно я не женщина, а ребенок, проказливый и проблемный, и, сорвав с ширмы нечто легкое и черное, подал мне.
Я пощупала ткань:
— Шелк. А почему черный?
— И снова вы недовольны! Чем вам не нравится черный шелк?
— Ничего не имею против черного цвета, но его вокруг слишком много. И, если хотите знать мое мнение — моды у вас мрачные. А корсеты — абсолютный мрак…
— Вы привыкнете, — коварно улыбнулся Рейн. — И к корсетам, и к модам. И ко мне…
— Я-то привыкну к вам, а вы ко мне? — я вернула ему коварную улыбку. — Кстати, Ваше Величество… Корсеты — это действительно зло. Нет ничего лучше естественных линий тела. Вот не было бы на мне корсета на площади — не закачалась бы я от нехватки воздуха, не почудился бы мне наглый ворон, и не упала бы я в обморок.
