Рационалист во мне скептически ухмылялся. Влюбленный мужчина спорил и с азартом доказывал, что при таком раскладе как раз все и сходится! Ведь если Тень — это Яська, то это многое объясняет: я не предавал. Ни себя, ни Тень, ни свои чувства. Я просто не мог противиться им. Ощущая свою женщину каким-то звериным чутьем. На уровне подсознания и инстинктов. Я вслепую вычислил её из миллиона женщин… Я нашел её. Я нашел…
Или просто себя обманываю…
По большому счету сейчас не было ничего проще, чем выяснить правду. Но я не торопился с этим. Вернувшись в поселок, я рассказал обо всем, что узнал от Залисской, Валентину Петровичу, потом отснял интервью с медицинским персоналом и горе-роженицей для сюжета, посвященного Яське, а вечер провел за монтажом. То и дело мой взгляд обращался к лежащему на столе телефону. Я гладил его пальцами и снова возвращался к работе. Страх, что я себе что-то придумал, то и дело грозил проникнуть внутрь моего сердца, но я упрямо боролся с ним.
Когда зазвонил городской телефон, я даже не сразу понял, что это за звук. Нахмурившись, потянулся к трубке.
— Привет. Никак не могу до тебя дозвониться!
Я зажмурился, впитывая в себя сочные знакомые интонации.
— Прости. Связи нет… — не соврал я, косясь на отсутствующую антенну в углу экрана.
— Гроза опять надвигается! Связь только на насыпи. И то, если повезет. — Яська еще что-то болтала, но я уже не слышал ее. В ушах эхом звучало одно лишь слово «насыпь… насыпь… насыпь…»
— Эй! Так ты идешь?
— Куда иду? — прохрипел я.
— Ты что, меня вообще не слушал?! Говорю же, хватай камеру и дуй через озеро. Я выйду тебе навстречу.
— Да что за спешка-то?
— А ты прислушайся…
Я распахнул окно и, помимо легкого шороха листьев, услышал странный звук. Как будто где-то вдалеке пели песни.
— Что это?
— Это редкие красные волки, Соловьев. Так ты тащишь сюда свою задницу или нет?!
Глава 24
Они пришли почти к самому моему дому, хотя обычно избегали встреч с людьми. Спуститься с вершин скорей всего их заставила погода. Красные волки… На самом деле сейчас их окрас скорее был рыжим. Роскошная шкура лоснилась, переливалась в лучах заходящего солнца. Я залюбовалась. Рядом, чертыхаясь и матерясь, щелкал затвором Данил. Дело шло к закату. Света было катастрофически мало. И даже то, что мы, наконец, набрели на таких редких представителей фауны, фото которых наверняка по достоинству оценили бы, не говорило о том, что эти самые фото получатся. Я скрестила пальцы на удачу.
Данил работал, как одержимый. Стараясь не шуметь, он вставал, ложился навзничь и снова вставал. И щелкал… щелкал… щелкал…
— Мне нужна максимальная скорость затвора. Они постоянно в движении!
Я улыбнулась. Нам посчастливилось набрести на довольно большую стаю, объединяющую животных нескольких поколений. В то время, как взрослые особи отдыхали в траве, щенки, резвясь, носились по берегу озера.
Не знаю, за кем мне было интереснее наблюдать. За великолепными представителями исчезающего вида волков, или Данилом, сосредоточенным на работе.
— Дай мне длиннофокусный… — Не отрываясь от съемки, Данил пошарил рукой по мокрой траве и нетерпеливо пошевелил пальцами. Я улыбнулась, протягивая нужный объектив. Мы порядком извозились в грязи и промокли до нитки. Дождь в кои веки прекратился, но земля и подлесок, в котором мы прятались, были пропитаны влагой. Я порядком озябла.
— Мне нужно больше света… но если широко открыть диафрагму, похерю глубину резкости! Черт… черт… черт! Просрать такую возможность! Теряешь форму, Птах…
Я отшатнулась. Не думаю, что Данил отдавал отчет тому, что говорил. Сейчас он был полон азарта — поймать ускользающий свет, сделать стоящий кадр! Но… он ведь назвал себя Птахом? Он ведь правда назвал себя так? Я обхватила ледяными ладонями голову и склонилась к коленям. Вдох-выдох… А главное, никаких мыслей, пока сердце не замедлит бег и дыхание не вернется! Пока не пройдет это онемение, пока не вернутся краски, запахи, звуки. Хотя бы звуки! Ведь мне казалось, что я не вынесу этой тишины и она раздавит меня, сломает хребет.
— Вот так… Вот так, — все же прорвались звуки, — хорошие мои, вот так! — шептал Данил в запале, щелкая затвором. А у меня в голове кружились слова, повторяемые Птахом: — Вот так… Хорошая моя, кончи для меня… Давай!
В нос ударил запах прелых листьев и мха. Чувства вернулись. Обрушились на меня лавиной, устоять перед которой я не могла. Отошла, спотыкаясь о корни елей, в последний момент ухватилась за поваленное дерево, сдирая ладони. Мысли в голове скакали, от одной к другой, как обезумевшие кузнечики.
Птах пропал на целый год… В это время Данил был в плену. Совпадение? Не знаю… Может быть, я просто сошла с ума, и вижу то, чего нет? Сглотнула. Дрожащими пальцами стерла влагу со щек. Бог его знает, что это было — дождь или слезы. Я не чувствовала соли, лишь горечь.
Так… Яська, соберись. Думай! Начни сначала…
Если допустить, что Данил — это Птах (тому было много подтверждений: голос, который мне казался знакомым, какие-то отдельные слова, интонации, не покидающее меня чувство, что это мой человек, и что я его сто лет знаю… знаю и люблю!), становится понятно, почему он так внезапно пропал. Он не бросал меня, не бросал… Он просто не мог со мной связаться. Что еще? Я знала, что Птах много путешествовал. И его работа была очень опасной. Когда я размышляла о том, кем он мог быть — мне приходило в голову все, что угодно. От солдата удачи до миротворца. Но с таким же успехом он мог быть и репортером! Разве это не одна из самых опасных профессий на земле?
А что, если он мне звонил?! Звонил, и не мог дозвониться? — задохнулась я от пришедшей в голову мысли. Сердце, которое только-только вошло хоть в какой-то ритм, снова подпрыгнуло и застучало не в такт. Что, если он решил, что я специально сменила номер, отрекаясь… отказываясь от того, что у нас было? Не поэтому ли он впустил в свою жизнь другую… Тьфу ты, какой абсурд! Ведь не было никакой другой! Это я… Я! Хотелось мне крикнуть.
Твоя тень…
Это я.
Или нет?
Пока я рефлексировала, совсем стемнело. Опустился туман, и стало так холодно, что у меня начали стучать зубы. Это было не так уж и плохо. Прохлада остудила мою кипящую голову.
— Куда ты делась? Я тебя повсюду ищу! Эй, да ты совсем замерзла… — Данил протянул руку, чтобы меня обнять, но на нем было столько всего понавешано, что сделать это было непросто.
— Давай, помогу, — сглотнула я. — И будем уже двигать, нам действительно нужно согреться.
— Ты меня приглашаешь к себе? — в тусклом лунном свете только-только взошедшей луны его глаза лукаво сверкнули.
