— Потому что все женщины любят сопливые мелодрамы.
— Поклеп! — горячо возмутилась Тень.
Объявили посадку на мой рейс, и, конечно, нам нужно было сворачивать разговор, но как же мне не хотелось! Я подсел на разговоры с Тенью с первых слов, с первых повисших между нами пауз.
— Прости, нам нужно сворачиваться. Запомни, на чем мы остановились, — улыбнулся я в трубку.
— Я запомню, будь уверен. Хорошего тебе полета, Птах…
Я как раз размышлял о том, откуда Тень узнала, что мне предстоит перелет, когда телефон тихо тренькнул, оповещая о входящем сообщении. Я нажал на виртуальный конверт и расплылся в улыбке. В сообщении было всего несколько слов. Названия трех фильмов через запятую. Что ж… Я был вынужден признать, что у Тени имелся вкус. Три последующих за моим возвращением вечера мы с ней провели вместе. За просмотром фильмов из ее списка. Все, как в кинотеатре. Попкорн, чипсы, колла… Только никаких соседей в рядом стоящем кресле. Только её тихий голос в трубке, комментирующий особенно острые моменты.
Господи, как же сильно мне её не хватало…
Я остановился и растерянно осмотрелся по сторонам. Передо мной раскинулось приземистое строение. Вывеска над входом гласила, что это амбулатория. Так вот, где теперь, моими стараниями, вынуждена трудиться Стоцкая… Неудивительно, что меня так сильно невзлюбила её родня. Подгоняемый любопытством, я вошел внутрь. Никого… Я прислушался. Из глубины коридора доносились тихие голоса, и я пошел на звук.
— Нет, вы меня категорически не желаете слушать!
— Желаю, Яна Валентиновна! Кого же мне слушать, как не вас! Просто…
— Просто Петька запил, а кому-то нужно за огородом следить. Я это слышала уже тысячу раз, Катерина!
— Да… нужно кому-то следить, — эхом отозвалась та, которую Стоцкая звала Катериной. Я подошел еще ближе и замер у чуть приоткрытой двери. Мне было видно ноги лежащей на кушетке дородной тетки и красивый профиль Яны Валентиновны. На ней был надет белый халат. А в тот день, когда погибла Леська, её халат был бурым от запекшейся крови.
— Но не вам же! На девятом-то месяце, господи! — вспылила Стоцкая и, вскочив со стула, подошла к окну. — У вас высокое внутричерепное давление. Вам нельзя так себя нагружать, неужели вы не понимаете? Да вам бы вообще на сохранение лечь. В область! Я вас направляла?!
— Направляли, — вздохнула пациентка. — Да вы, пожалуйста, не сердитесь, Яночка Валентиновна. Это вредно. Не дай бог, град пойдет, или ураган какой…
— Что ты несешь, Катерина?
— Ну, как же… Все знают, что вам нельзя нельзя волноваться. Вот вы на Генку-пьяницу недавно разозлились за то, что тот за сынком своим не уследил… Обругали его, весь поселок слышал… Вот тогда-то у нас дорогу и смыло.
— И каким боком я к дороге?
Яна развернулась лицом к пациентке, чуть сощурив глаза. Что-то подсказывало мне, что она понимала, к чему клонит тётка, и почему-то была по этому поводу жутко сердита.
— Ну, как же… — смутилась Катерина, — мальчонка кипяток на себя вылил, Генка не уследил, вы его отходили… Досталось бедняге, конечно… Ну, и дорогу в тот же день тогось… Ох же и непогода разыгралась тогда, Яна Валентиновна… Ужас и кошмар. Нельзя вам злиться, ой, нельзя!
— Вот и не зли меня, Катерина! Сказано тебе — шуруй в область. Так ты и шуруй.
— Да я лучше тут, тихонько дохожу и у вас рожу, да, Яночка Валенти…
— Нет! Ты что, меня совсем не слышишь, Катерина? Ну, как тебе объяснить, что ты в зоне риска? А здесь ни реанимации, ни черта! Что-то не так пойдет — труба. Понимаешь? А у тебя, помимо этой ляльки — четверо. Они кому тогда, твоему алкашу останутся?
— Ладно-ладно… Вы только не злитесь… Вон, уже тучи собираются, так что я это… пойду уже.
— В больницу! В область! К специалистам!
— Хорошо-хорошо… — пробормотала женщина, осторожно поднимаясь с кушетки. Я с Сан Санычем договорюсь — он отвезет.
— Слава тебе, господи, — сердито пробормотала Стоцкая и… встретилась со мной взглядом.
— Данил? А ты здесь какими судьбами?
— Да так, вышел проветрить мозги и набрел на вашу амбулаторию, — развел руками я. За окном громыхнуло. А ведь какие-то десять минут назад небо над головой было абсолютно безоблачным.
Катерина, взирающая на нас с нескрываемым любопытством, вздрогнула. Перекрестилась и, как солдат, распрямив руки по швам, повторила:
— Я с Сан Санычем завтра в больницу… Как вы сказали. Вы же… вы же больше не злитесь, правда?
Яна застонала и запрокинула лицо к идеально выбеленному потолку. Тучи разошлись, и яркий солнечный луч, проникнув в окно, запутался в её выбившихся из хвоста золотых прядях, образуя вокруг головы светящийся золотой нимб. У меня перехватило дыхание.
— Нет, я не злюсь, Катерина. Идите… И не забывайте о постельном режиме.
Катерина яростно затрясла головой, соглашаясь, и бочком скользнула за дверь.
— Не поздновато ли ей рожать? — спросил я, стряхивая с себя оцепенение.
— Кто я такая, чтобы судить? — Яна отвернулась, дернула кнопки халата, стаскивая его с себя и убирая в шкаф.
— Кажется, она тебя побаивается.
— Местные довольно суеверные. И этот факт когда-нибудь меня доконает.
— Наверное, у них были какие-то причины думать…
— Думать что? — снова сощурилась Стоцкая.
— Думать, что ты обладаешь некой силой.
— И ты туда же?
— Ну, извини, — я развел руками, получая какое-то ненормальное удовольствие от этого странного разговора. Вот уж, чего я не мог и представить…
За окном сверкнула молния, а спустя несколько секунд загрохотало.
— Нужно возвращаться. Пойдем. Я тебя подброшу.
— Спасибо…
Пока Яна закрыла кабинет и опустевшую амбулаторию, пока мы вышли — дождь спустился стеной. И хотя наш УАЗик был припаркован совсем неподалеку, мы здорово вымокли, пока до него добежали. Настоящий ливень… Я уже даже забыл, что такое бывает. Будто сумасшедший, я замер посреди размытой дорожки и, запрокинув лицо, принялся ловить ртом прохладные крупные капли.
— Ты что делаешь, сумасшедший?! Простудишься! — перекрикивая шум дождя, проорала Стоцкая. Я тряхнул головой, как пес, послушно открыл двери и неуклюже забрался в салон.
— Я тысячу лет не видел дождя… — зачем-то сказал я, отворачиваясь к окну, за которым не было видно ничего, кроме размытых пятен.
— Тяжело было?
Я обернулся. Взгляд невольно скользнул по мокрым волосам Стоцкой, ее безупречному в каплях дождя лицу, и ниже. Её футболка промокла насквозь, облепила грудь с заострившимися сосками. Мое сердце грохотало в ушах, а по телу разливалась жаркая удушающая истома. Я с трудом поднял глаза… выше по тонкой шее, на которой в бешеном танце бился пульс, к ее потемневшим глазам.
