Я услышал, как наверху зазвонил телефон, и Миранда прошла через комнату у меня над головой.
– Тебе, как человеку мыслящему, – сказал Адам, – интересующемуся антропологией и политикой, едва ли близок оптимизм. Но помимо расхолаживающих фактов человеческой природы и общества и ежедневных плохих новостей могут происходить мощные процессы, положительные преобразования, которые упускают из виду. Мир сейчас так взаимосвязан, при всей своей сумбурности, и перемены настолько повсеместны, что прогресс сложно увидеть. Не хочу бахвалиться, но одна из таких перемен стоит прямо перед тобой. Область применения разумных машин настолько огромна, что мы даже не представляем себе, что ваша цивилизация привела в движение. Есть опасения, что жизнь с существами, превосходящими вас по разуму, будет вызывать шок и обиду. Но ведь и так почти каждый знает, что есть кто-то умнее его. Кроме того, вы себя недооцениваете.
Я слышал, как Миранда говорит по телефону. Она была встревожена. За разговором она ходила взад-вперед по комнате. Адам делал вид, что ее не слышит, но я знал, что он ловит все звуки.
– Вы не допустите, чтобы кто-то вас превзошел. Как вид вы чрезвычайно склонны к конкуренции. Даже сейчас есть парализованные пациенты с электродами, вживленными в моторную кору мозга, которые могут просто подумать о действии – и поднять руку или согнуть палец. Это скромное начало, и вам предстоит решить много проблем. Вы их, конечно, решите, и когда это произойдет, когда мозго-машинный интерфейс станет эффективным и общедоступным, вы объединитесь со своими машинами как партнеры в неограниченной экспансии разума и сознания в целом. Колоссальный интеллект, прямой доступ к глубокой моральной проницательности и всему комплексу знаний, но самое главное – прямой доступ друг к другу.
Шаги Миранды наверху прекратились.
– Это может стать концом умственного личного пространства. Вероятно, вы не станете жалеть об этом в свете огромных выгод. Ты можешь спросить, какое отношение все это имеет к хайку. А вот какое. С тех пор, как я здесь оказался, я изучаю литературу самых разных стран. Богатейшие традиции, грандиозная проработка…
Дверь в спальню Миранды закрылась; она стремительно прошла через общую комнату, снова хлопнула дверью, и я услышал, как она спускается по лестнице.
– За исключением лирической поэзии, прославляющей любовь или природу, почти вся литература, которую я читал…
В замке повернулся ключ, и перед нами появилась Миранда. Ее лицо светилось нездоровым возбуждением. И она старалась, как могла, чтобы голос не выдал паники.
– Я только что говорила с отцом. Горринджа выпустили досрочно. Три недели назад. Он был в Солсбери, в нашем доме, прошел мимо домработницы и вытряс из отца мой адрес. Возможно, он едет сюда прямо сейчас.
Она опустилась на ближайший кухонный стул. Я тоже присел. Адам обдумал услышанное и кивнул. После чего продолжил речь:
– Едва ли не все прочитанные мной образцы мировой литературы рассматривают всевозможные человеческие неудачи: в понимании, здравомыслии, мудрости, должных симпатиях. Неудачи в познании, честности, доброте, самосознании; поразительные картины убийств, жестокости, алчности, глупости, самообмана, но больше всего – глубочайшего взаимонепонимания. Конечно, показаны и добродетели, а также героизм, благородство, мудрость, правда. Из этого богатого переплетения выросли литературные традиции, расцветая подобно диким цветам в знаменитой изгороди Дарвина. Романы полны напряжения, интриг и насилия так же, как моментов любви и идеальных формальных развязок. Но когда завершится союз мужчин и женщин с машинами, такая литература станет излишней – благодаря тому, что мы станем слишком хорошо понимать друг друга. Мы станем жить в сообществе умов, имея мгновенный доступ к мыслям друг друга. Взаимосвязанность будет такой, что отдельные точки субъективизма растворятся в океане мысли, сумбурным предвестником которого является наш интернет. Когда мы станем населять умы друг друга, мы больше не сможем обманывать. Наши повествования больше не станут затрагивать тему бесконечного непонимания. Наши литературы лишатся своей нездоровой пищи. Востребованной формой останется только лапидарное хайку – выверенное, ясное прославление вещей в их подлинном виде. Я уверен, мы станем беречь литературу прошлого, несмотря на ужас, вызываемый ею. Мы будем оглядываться и изумляться тому, как хорошо люди далекого прошлого изображали свои недостатки, какие блестящие и даже оптимистические сказки они создавали из своих конфликтов, и чудовищных противоречий, и взаимного непонимания.
6
Утопия Адама, как и положено утопиям, скрывала в себе кошмар, но была чистой абстракцией. Тогда как кошмар Миранды был реален и тут же стал и моим. Мы сидели рядом за столом в отупелом возбуждении – редкое сочетание. Ясность разума и способность излагать позитивные факты были привилегией Адама. Ничто из сказанного Максфилдом по телефону не указывало на то, что Горриндж направлялся сюда этим же вечером. И если он находился на свободе уже три недели, он явно не был одержим убийством. Он мог появиться завтра, или через месяц, или никогда. Но даже если он решит убить Миранду, ему понадобится заодно убить и нас с Адамом, чтобы избавиться от свидетелей. Ведь в любом преступлении против Миранды он становился первым подозреваемым. И даже если он приедет этим вечером, он увидит, что в квартире Миранды темно. Он ничего не знал о ее связи со мной. Вероятнее всего, его возмездие состояло в самой угрозе. И наконец, с нами был могучий Адам. В случае необходимости он сможет отвлечь Горринджа, а один из нас свяжется с полицией.
Пора открывать вино!
Адам поставил на стол три бокала. Миранда откупорила бутылку, воспользовавшись старым штопором моего отца с деревянной ручкой, а не рычажной моделью из арсенала сомелье. Работа руками немного ее успокоила. А меня успокоил первый бокал вина. Чтобы составить нам компанию, Адам потягивал из бокала теплую воду. Наши страхи не рассеялись окончательно, но в атмосфере дружеской компании мы вернулись к теме беседы, заданной Адамом. Мы даже подняли тост «за будущее», хотя перспектива растворения личного умственного пространства в океане коллективного разума посредством новых технологий вселяла в нас с Мирандой ужас. К счастью, это было так же осуществимо, как проект вживления электродов миллиардам человек.
– Мне хочется думать, – сказал Адам, – что где-то всегда будет кто-то, не пишущий хайку.
За это мы тоже подняли бокалы. Никто не собирался возражать. Единственной альтернативной темой был Горриндж и все с ним связанное. Такой разговор как раз начинался, когда я, извинившись, отошел в ванную. За мытьем рук я невольно вспомнил Марка и окрыляющее чувство превосходства, охватившее меня на детской площадке, когда он вложил свою ладошку в мою. Я вспомнил, как он посмотрел на меня – с азартом и умом. Я думал о нем не как о ребенке, а как о личности в контексте всей его жизни. Его будущее находилось в руках бюрократов, принимающих за него решения, пусть даже из лучших побуждений. Он мог легко сгинуть. Миранда не смогла ничего о нем выяснить. Найти Жасмин или какого-нибудь соцработника, кто мог связаться с ней, было невозможно. Как в итоге Миранде объяснили в одном из учреждений, такая информация была конфиденциальна. Несмотря на это, ей удалось выяснить, что отец Марка пропал, а его мать алкоголичка и наркоманка.
