– Прикуси язык, – предупредил Зуфар.
Малак поднял руку, потягивая свой напиток.
– Никакого неуважения, братец. Но не я твердил о том, что стране необходим покой, а после начал вытворять нечто совсем непредсказуемое.
– Ты пришел сюда по делу или чтобы позлить меня? Если последнее, то у тебя получилось.
Малак рассмеялся.
– Я пришел предложить тебе помощь. Хотя я эгоистичный повеса, как меня называют в СМИ, но под моим красивым внешним видом скрывается порядочный человек, который тебе сопереживает.
В словах Малака было столько самодовольства, что Зуфар сильнее рассердился.
– Ты утверждаешь, что хочешь мне помочь, а сам сидишь и попиваешь коньяк.
Малак махнул рукой.
– Скажи, что тебе нужно, и я сделаю все возможное, чтобы тебя порадовать.
Зуфар смотрел на янтарную жидкость в бокале, а в его голове вертелись два слова: три дня. Он согласился на три дня. Вернется ли Ньеша? Что он будет делать, если она не вернется?
– Будешь пялиться в коньяк? – спросил Малак.
Зуфар встал и прошел к окну. Опустошив бокал, он посмотрел на кусты роз под его окном. Через несколько минут брат подошел и встал рядом с ним.
– Почему она не любила нас? – грустно спросил Малак.
Зуфар был не готов к этому вопросу, а также к той боли, что сжала его сердце. Он думал, что смирился или по крайней мере стал равнодушным к безразличию своей матери.
Зуфар пожал плечами:
– Потому что она не умела любить других. Она любила только себя. – Возможно, он должен наконец простить матери этот недостаток.
Ньеша совсем другая.
Она любит детей. Она будет любить своего ребенка с той же страстью, с которой она любит свой народ. Однако ее преданность своим подданным может привести к тому, что Зуфар потеряет свою королеву. Ее самоотверженность удивляла и воодушевляла его.
Разве он вправе помешать ее встрече со своим народом, который будет любить ее и примет с распростертыми объятиями?
Малак вздохнул:
– Жаль, что он ничего не делал.
– Кто?
– Отец. Хотелось бы, чтобы он принял решение, так или иначе. Чтобы она любила его и нас. Или чтобы ушла от него. Но он предпочитал мучиться с ней все эти годы. Он мог бы разрешить нам переживать вместе с ним ужасные моменты его жизни.
– По-моему, все не так просто, – объяснил Зуфар. – Возможно, у него был небольшой выбор.
Малак ухмыльнулся, повернулся и зашагал прочь.
– Мне наплевать. С меня хватит. Во всяком случае, спасибо тебе за беседу. Если ты решишь, что я все-таки тебе нужен, ты знаешь, где меня найти.
Зуфар едва заметил, как его брат ушел. Пялясь на дно бокала, он думал о своем отце.
Глава 10
Ньеша стояла перед дверью самолета, ожидая, когда ее откроет стюардесса. В отличие от полета в Европу этот перелет был коротким и нервным; она волновалась по поводу того, что ждет ее в Румаде, и того, что она оставила в Халии.
Последние три дня были слишком поразительными и пугающими. Новость о подлинной личности Ньеши была встречена еще одной волной счастливого безумия по всему миру; короткое интервью, которое она дала с целью объяснить свое многолетнее отсутствие, получило более миллиарда просмотров в Интернете. Такова была ее общественная жизнь.
В глубине души она оставалась в смятении.
Хотя Зуфар разрешил ей лететь в Румаду, в те редкие моменты, когда они встречались, он удостаивал ее холодного взгляда. Он по-прежнему ложился с ней в одну постель, но только для того, чтобы поспать, и поворачивался к Ньеше спиной, держась с ней сдержанно и отстраненно. Если им надо было поговорить, они общались через своих личных секретарей.
Именно от секретаря Ньеша узнала, что Зуфар приказал приготовить ей королевский самолет для полета в Румаду. Именно от секретаря она узнала, что Зуфар отправился в путешествие по своему королевству и не приедет в Халию до ее возвращения.
После их беседы в конференц-зале она чувствовала себя опустошенной и обиженной; в глубине души она осознавала, что дни ее брака с Зуфаром сочтены. Именно поэтому она так быстро согласилась на поездку в Румаду.
Когда Зуфар расстанется с ней, у нее по крайней мере будет ее новая жизнь. Чем лучше она узнавала свою страну, тем быстрее хотела заявить о своем праве первородства. Ее родители любили это королевство и посвятили ему свою жизнь. Поэтому Ньеша не может от него отказаться.
В некотором смысле ей было легче оттого, что Зуфар поставил ей ультиматум.
Хотя нет. Неправда.
Она предпочла бы другой ультиматум. Тот, который позволял бы ей любить и оберегать оба королевства. Но она знала, что это ее очередная фантазия, от которой следует отказаться. Кроме того, она должна смириться с тем, что ей придется расстаться с Зуфаром.
Развод.
О нем осторожно заговорил один из ее советников во время встречи в Халии.
Ей следовало развестись с человеком, который изначально не собирался быть ее мужем, и тогда она сможет свободно жить так, как хочет.
Какое легкое предложение! С такими катастрофическими последствиями для ее души и сердца.
– Мы готовы, ваше величество, – тихо сказала румадская стюардесса с ослепительной улыбкой и сияющими глазами, в которых стояли слезы. – И если вы позволите, я скажу, что я очень счастлива вашему возвращению, – произнесла она.
Ньеша улыбнулась в ответ. Ее сердце дрогнуло, когда дверь самолета беззвучно открылась и дверной проем залил солнечный свет.
Она несколько раз моргнула от яркого солнца и пригладила руками ярко-синее платье, а потом вышла на трап. Сразу же раздался оглушительный рев толпы.
С трудом сдерживая эмоции, Ньеша увидела людей за ограждениями, установленными по обе стороны от самолета. Примерно минуту она махала рукой людям, а потом стала медленно спускаться по трапу.
Ей сообщили о протоколе.
Ее Совет старейшин будет стоять вдоль одного края красной ковровой дорожки, с другого края встанут старшие офицеры вооруженных сил, министры и чиновники.
Поэтому Ньеша удивилась, когда к ней кто-то подошел, как только она спустилась с трапа. Она ахнула, сразу узнав этого человека.
– Зуфар? Что ты здесь делаешь? – прошептала она, когда он шагнул вперед и взял ее за руку.
– Я твой муж и имею право быть рядом с тобой, – ответил он.
Она продолжала улыбаться, когда он поцеловал ей руку. Толпа закричала еще громче.
– Добро пожаловать домой, ваше величество! – произнес он глубоким голосом. Выражение его лица было нейтральным, а взгляд не выдавал никаких чувств.
