Романову ничего не оставалось, как поблагодарить девушку и тихо ретироваться.
В автомобиле его поджидал изнывающий от нетерпения Антыхин. — Ну? — спросил он.
— В магазине кроме охранника и продавщицы…
Кстати очень миловидная девушка.
— Не отвлекайся, Романов, — почти застонал Антыхин.
— Да, так вот, в магазине, кроме вышеназванных особ больше никого не было. Проникнуть в служебные помещения не представлялось возможным. Хотя, не сомневаюсь, именно там скрылись твои клиенты.
— Значит так, Коля, теперь ты сиди в машине, а я обойду магазин с тыла. Окна там, надеюсь, есть, может быть, что-то и увижу. Если что, мобильный у меня включён…
— Постарайся вернуться Антыхин. Помни у тебя есть друг и ему будет очень грустно, если ты падёшь смертью храбрых.
И Романов смахнул со щеки фальшивую слезу.
— Ладно тебе, хохмач, — отпарировал Антыхин. — Интеллигенция не стреляет в любопытных сыщиков.
— Она их травит ядом. Прошу тебя, Антыхин, не пей яд.
— Это обещаю, — улыбнулся Антыхин, выходя из машины.
Во дворе магазина было тихо и темно. Только тускло светилось маленькое окно подвального помещения. Антыхин лёг на землю, стараясь заглянуть в узкую щёлку между оконной рамой и занавеской. Сильного удара в затылок Антыхин почти не почувствовал. Что-то горячее обожгло голову, и он мгновенно потерял сознание.
11 Афины (до н. э.)
Анахарсис и его новый друг Савлий высадились в Пирейской гавани поблизости Афин. По петляющей дороге засаженной оливами и кипарисами, они стали подниматься вверх. Там, едва видимый за дымкой струившегося от зноя воздуха, на склонах зелёных холмов, раскинулся город их мечты. В пути они испытывали сильное смущение, не зная как себя вести. Они понимали, что видавшие их смеются над скифским убранством. К тому же рубаха на теле Савлия была совершенно изорвана. Не выручал и широкий плащ Анахарсиса наброшенный на плечи его нового друга. Если в Ольвии скифы часто бывали, и никто на них не обращал особого внимания, то здесь кочевники в кожаных одеждах были в диковинку. У путешественников даже появилось желание, только взглянув на Афины, немедленно отправиться назад. Но постепенно к вечеру дорога становилась всё пустыннее, и путешественники получили возможность спокойно любоваться окружающим. Кипарисы и оливы по краям дороги сменили высокие священные сосны. Впереди в угасающих лучах солнца уже хорошо были видны Афины, но ночью друзья не решились войти в город. На ночлег они расположились прямо здесь, на краю дороги, укрывшись плащом. Савлий уснул мгновенно, а Анахарсису не спалось. Он лежал на ложе из веток и трав и смотрел на темнеющий купол неба, на котором всё явственнее проступали россыпи крупных звёзд. Некоторые из них вдруг срывались с небесного свода и стремительно падали вниз. «Вот ещё одна загадка, которую я бы хотел понять», — успел подумать Анахарсис засыпая.
Проснулись они задолго до рассвета, когда ночное небо только начинает светлеть. Поёживаясь от утренней прохлады, путешественники быстро преодолели оставшийся путь и вошли в ещё сонный город, радуясь, что некому обращать на них внимание. Первым увиденным ими афинским гражданином оказался шустрый мальчишка лет десяти. Он вызвался проводить их в Керамику, один из кварталов Афин, где, по словам Савлия, жил его побратим Токсарис. Дом земляка почти не искали. Ещё издали Токсарис заметил необычных путешественников. Сначала его внимание привлекла скифская одежда, а затем он без труда узнал Савлия, да и самого Анахарсиса, виденного им уже однажды в Скифии.
— О, Боги! — воскликнул Токсарис. — Неужели я вижу перед собой посланцев моей Отчизны!
Путешественникам трудно было узнать в статном эллине, одетым в элегантный хитон, с выбритой бородой, без пояса и без оружия своего земляка. Токсарис крепко обнял Савлия и протянул руку для приветствия Анахарсису.
— Не ты ли Анахарсис, сын Гнура? Твой род знатнейший, один из самых первых в Скифии.
Анахарсис растрогался от сознания того, что за тысячи стадий от родной земли этот человек помнил его и оттого, что он обратился к нему на родном языке. Пусть он поменял одежды, но язык не забыл.
— А ты, друг, откуда знаешь меня? — спросил Анахарсис.
— Да ведь я сам происхожу оттуда, из вашей земли, а имя моё…
— Имя твоё Токсарис, — прервал его Анахарсис. — Савлий мне поведал о тебе. Из любви к Элладе покинул ты Скифию, и живёшь здесь уважаемый лучшими людьми.
— Да я тот самый.
— Позволь нам с Савлием стать твоими учениками в Элладе, — скромно сказал Анахарсис. — Ради наших отеческих Богов, возьми нас, Токсарис, будь нашим руководителем и покажи всё лучшее в Афинах.
— Я рад служить вам и быть вашим учителем, — смутился Токсарис. — Если тебя, конечно, устраивает, Анахарсис, что я происхожу не из царского рода и не из колпаконосцев, а из толпы простых скифов, называемых «восьминогие», ибо были у меня пара быков и одна повозка.
— Человека от другого человека отличает не знатность, а знания и ум. Мы готовы слушать тебя Токсарис, — сказал Анахарсис.
Савлий с готовностью кивнул головой, подтверждая слова Анахарсиса.
— Войдите в мой дом, — пригласил дорогих гостей растроганный встречей Токсарис.
Гости поднялись по короткой каменной лестнице и, минуя миниатюрный сад, вошли в дом.
В комнате для гостей царил полумрак, приятная прохлада ласкала тело. Токсарис усадил гостей на скамьи с изголовьями, а сам сел в хрупкое кресло, ножки которого, словно рога критских быков, острыми концами вонзались в мозаичный пол.
— Ты стал богат, побратим мой, — сказал Савлий, восторженно осматривая помещение.
— Богатство даёт уверенность, друзья — радость общения, — улыбаясь, дипломатично ответил Токсарис.
Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошли две красивые юные рабыни. Одеты они были в светлые хитоны и обуты в лёгкие сандалии. Тела девушек под тканью легко угадывались, но они вызывали не столько эротическое желание, сколько восхищение, какое могут вызывать статуи в храмах.
— Нравятся? — кивнув на девушек, спросил Токсарис.
— Нет слов, как они прекрасны, — ответил Анахарсис, — но девушки Скифии тоже красивы, пусть и не так ухожены, как эти рабыни.
— Мы пришли в Афины за истиной, а не за любовью, — добавил Савлий.
— Кто знает, где истина, — задумался Токсарис. — Может быть она в любви, а возможно в вине, — неожиданно засмеялся он. — Вина и фруктов! — приказал Токсарис девушкам.
Рабыни побежали исполнять приказание, а вскоре вновь появились в комнате, неся в руках кувшины с вином и ключевой водой. Следом за ними вошли ещё две рабыни. На серебряных подносах они внесли фрукты, пшеничные лепёшки и чаши для питья, изукрашенные чёрными и белыми полосами. Небрежным взмахом руки Токсарис отпустил девушек. Он наполнил чаши гостям водой, слегка подкрасив вином. Утолив жажду, Анахарсис и Савлий с удовольствием приступили к трапезе. Токсарис, чтобы развлечь гостей, вновь хлопнул в ладоши. За стеной заиграла флейта и на середину комнаты выпорхнула танцовщица, распространяя в комнате запах розового масла. Прозрачный серебристо-белый хитон подчёркивал линии, её обнажённого тела. Она была небольшого роста, крепкая и полногрудая. Её светлые волосы, столь необычные в этих краях, метались по плечам. Маленькие ножки то поднимались, то опускались в такт музыке. Темп танца всё убыстрялся… Анахарсис, почувствовал, что увлечён её волшебными, почти мистическими движениями. Внезапно музыка резко оборвалась, и танцовщица замерла, склонившись на одно колено. Мужчины одобрительно зааплодировали.
