Студент недовольно оглянулся.
– Где тут ягода-то?
– Ослеп? Вон кусты!
Студент присвистнул. На сплошном черничнике они не остановились, а тут, значит, спотыкайся по кусточкам. Данилыч тяжело о чем-то думал, хмурился и вздыхал.
«Боится место показать, – догадывался Студент. – Дурачка нашел. Пропер кругом, теперь вот перебивайся по оборкам…»
Черника кустилась редко, но была рясная, бокастая, каждый кустик отдельно. От ягоды пятнило в глазах.
– Вот и бери по этой сопочке вверх. А я полежу да с другой стороны прибегу тебе навстречу. Там у меня в голубичнике внизу шалашик. Проверить надо.
Студент нехотя снял горбовик со спины, посидел на нем, оглядывая место.
– Ты не бойся. Окромя бурундуков, ничего тута не водится, главное, с сопочки не сходи. По вершинке крутись. А я тебя найду. – Данилыч еще посидел, вздохнул, передумал лежать, встал, подался по тропинке вниз. «Старый черт», – обозленно подумал вслед ему Студент.
* * *
Из всех других видов растений Данилыч особо выделял и уважал шиповник. В цвету его любил, когда куст, как молодой князь, ласковый и румяный. Красивый, золотистый. Селится на ветру под солнцем, оттого столько свету в его розах. А вкус у него особый и аромат, а когда по утряночке Данилыч возле куста сидит думает, даже совсем темная думка, глядишь, и посветлеет. Мимо шиповника просто Данилыч не пройдет, и тронет, и тронет его, и ветвь подправит, подсохшие сучья пообломает.
Покинув Студента, Данилыч присел у куста отдышаться и подумать.
Беспокойное что-то было в этой поре. Особенно нехороши казались ночи со зловещим, до желтизны ярким лунным светом. Он почти не спал ночами. То на крыльце сидит, то у окна стоит, то возьмется утварь какую чинить, а ничего не выходит. Переворошилось и спуталось, сошло с привычных понятий все у него в голове. Ведь жил же, жил! Как все: на чужой кусок не зарился, чужого места не занимал. Все свое было, только ему нужное. Значит, и он нужен был?!
Точит его червяк сомнений, сосет. Словно пора обдумать все, подбить и приготовиться. Может, там он все изведает и поймет. Да, видать, крутишься-вертишься день в день, одно и то же делаешь, одно и то же ешь, все, как во сне. А все одно – припрет пора. Встань, мужик, оглянись, вспомни, что повидал, где побывал? Кем же ты был и зачем ты им был?
В молодости ухарем был. Злой, спесивый. Осадить любил другого, съязвить, выпендриться. Вот, мол, я какой! Хоробер, как бобер! И тем-то я лучше тебя, и этим удался! Как-то поспорил с Ванькой Кашиным, что ночью на кладбище мало того что пойдет, но и на могилу бобыля Аверьяна плюнет! Сейчас вспомнить страшно, а тогда – пожалуйста. Не грешно и не стыдно такое вот было! Гулял злой ветерок в голове. Да и время такое было! Рушили все старое. Все, что, мол, до меня, – пустое, а я все сам создам. А Аверьяна в селе особенно не любили. Изводил он молодых ребят. Проходу им не давал. Ревнивый был до крайности. Как-то Данилыча поймал в переулке и едва не выдрал за то, что он на подаяние Аньке Юродивой коровью лепеху бросил. И пошел Данилыч ночью к могиле. Сначала-то ничего шел, посмеивался. Ночь светлая стояла, месяц подковою. Крапива руки жгла, и бессмертник на могилах высокими кусточками стоял. Хотел даже песню запеть, а перехватило голос-то, и дрожь по телу. А как дошел до могилы Аверьяна, глянул на небо, а оно бездонно, и такой покой в нем, ни умом, ни чувством не осилить: живой и внимает. Ох и прохватило тогда Данилыча, как кто скрутил его, дыхнуть не мог, не то что двинуться. А когда одыбал, назад добрался, ноги стали ватными. Ванька рубаху свою сатиновую красную скинул, на нее спорили, а Данилычу уже не до рубахи. И одна тайная мысль буровит: отнимутся ноги теперь… И отнялись бы, и стоило им тогда отняться… Многое с этого момента начал понимать Данилыч. Образумил его все-таки Аверьян, выучил сопляка. Не трожь память, не глумись над жизнью прошедшей. Не тебе ее судить, не тебе о ней рядить. Он и Марине об этом ничего не сказал, а рубаху Ванькину не надел ни разу… Данилыч огляделся. Лес шумит, коростель в кустах не умолкает, бабочки кружат. Ягоды шиповника белым молоком наливаются… Бледный шарик луны маячит в синем небе… Опять ночь не спать. Раньше он и не замечал луну, а теперь вон че. Как выставится в окно, так и сон пропадает… Недаром в народе говорили, что все присказки о ведьмах с луной связаны. Опять ворошить прожитое и думать.
Вот ведь жизнь, вступал в нее Данилыч колючий, задиристый. Тогда казалось, что все он знает и все он может. Это вот глупость, это вот пережитки, это предрассудки, а жить надо так-то и так-то… А вот прошла она, жизнь, и как порастерял все, что знал. И не понял ничего. Что было? Зачем было?
* * *
«Ах лиса… ягодка по ягодке, кусточек за кусточком, глядь – ведро…» – передразнил Студент Данилыча, орудуя совком. Ягода откатывалась с перестуком, крепенькая, как орешек. Но было ее мало. Студент ссыпал ягоду из совка в ладонь. И съел ее. Потом лег на живот подле нетронутого куста и объел его, стараясь не трогать растение руками. Перевалился на спину, зажмурился от света глубокого, чистого неба.
«Чихал я на эту ягоду, – облегченно подумал он. – Ее тут не соберешь. Хоть бы досыта наесться, и то ладно…»
До изнеможения счастливое, молодое, горячее случилось в его настроении. Он вскочил и во весь дух заорал:
– О-го-го-го!
– О-о-го! – слабо отозвалось в дремлющей громаде простора.
– А-а-а-а! – еще раз закричал он.
– …а-а-а, – только по-детски ответило ему.
– Я дур-а-а-к!
– …ак-ак-а…
– Я хороший-ий!
– …ший-и-ий!
– Я силь-ны-й-ый! Я умны-ый!
Ах, какая радость охватила его! Студент разбежался, подпрыгнул, а ему показалось – еще движение, и он легко и свободно полетит. Ах, как горячо и счастливо кружит его тело! Он сильный, он молодой! Он умный, он нравится женщинам. И ни на ком он не женится! Это глупость – жениться в такие годы! Впереди море жизни и море женщин, и в каждой из них своя прелесть и своя тайна. И он хочет всех познать и все познать. Он жадный!!! И, может, он узнает то, чего никто и никогда не знал, и станет знаменитым! Да, он станет знаменитым и будет вершить, свершать, решать! Он будет жить на полную катушку, на широкую ногу… Иначе он не был бы таким счастливым сейчас, таким легким и свободным!..
Студент прыгал и кричал, катался по траве, пел песни. Попытался взобраться на дерево, сорвался на корягу, едва не проткнув сухой тычиной плечо. Охнул, и вроде бы кто-то застенчиво и слабо откликнулся ему в кустах…
Студент открыл глаза. Неподалеку где-то дробно стучал дятел. Горячий духмяный парок исходил от травы. Казалось, ветра нет, а молоденькая светлая осинка трепетала. Выше шел березняк, и оттуда лился белый осязаемый свет.
Студент глубоко вздохнул, стараясь успокоиться.
– Слава богу, допрыгался, – хрипло сказал он вслух, глядя в небо. – Взбесился, дорогой товарищ. Вот что значит выбраться на природу. Полный идиот. Где же Данилыч?..
