За детьми села култукская бывшая знать. Клавдиина гвардия. Базовские, кладовщицы, бухгалтера, работники бывшего леспромхоза. Все уже пенсионеры. Они были в шубах, с песцами и соболем на воротках, в добротных старомодных костюмах. Роскошный стол во весь дом ломился от изобилия. «Бедный Толик, – думала Милка, – оголодавший до истощения в последние месяцы своей жизни, знал бы он, какие у него будут поминки».
Третья смена была попроще. Соседи, одноклассники покойного и, наконец, култукская бичевня. Помятые, синюшные, ждавшие своей очереди стороночкой. Они кушали деликатно, пили скромно. Все получили булочки и Изину катанку с собою. Клавдия работала, как двужильная. И если Милка после бессонных ночей валилась с ног, то Клавдия, спокойно и неустанно перебирая по дому толстыми ножищами, обслуживала все смены столов, подавала, наливала, подкладывала, провожала, искала одежду поминальщиков, раздавала булочки. И все она делала одинаково со всеми, без различия. И чем больше она работала, тем, казалось Милке, становилась свежее и значительнее. Георгий молча двигался у нее на подхвате, и в движениях, взглядах, негромких перемолвках обоих супругов ясно ощущалось абсолютное понимание и сжитость.
«Сжились, – горько думала Милка, – не слюбилися, дак стерпелися».
Напослед уже сели все родные и бабы-соседки, да помогальщицы. Клавдия убрала с соседками последний стол и накрывала для своих. Этот последний стол был попроще накрыт, но по-домашнему обильнее. Котлеты с верхом в чашке. Омуль разложили по тарелкам. Мясо поставили в кастрюле. Со дна – послаще.
Клавдия села в самом заду, когда почти все уместились. Георгий, потоптавшись, подсел к жене. Милка, которую вновь забыли, оказалась рядом с ним на единственно свободном стуле. Шумно устраивающееся застолье вмиг утихло. Все смотрели на троицу. Клавдия уже накладывала себе в тарелку пюре с котлетами и, почуяв напряжение за столом, оглянулась. Секунду она задержала свое блюдо над столом, потом разрешающе махнула рукой землякам: не берите, мол, в голову, поминайте.
– И то правда, – согласилась вслух Таисия. – Мириться надо. Сестры…
Первую рюмку выпили стоя. Клавдия выпила ее полностью и принялась за еду. Ела она основательно и строго, соблюдая чин. Вначале блин с киселем, потом ужинала, доедая каждое блюдо до ложки, подчищая его хлебцем. Потом, оглядевшись, накладывала новое, не забывая о муже. Георгий ел, как привык, все, что подложит жена. Милка то пощипывала, то переедала. То, взволнованная забытой близостью Георгия, сидела, уставившись в тарелку. Поев, Георгий поерзал между сестрами и вылез из-за стола. Клавдия оказалась рядом с Милкою.
– Ну размахнулись вы, молодцы, – похвалила Варвара. – Толик столько за жизнь не съел. Столь народу! Анютка, ты считала, сколь?!
– Че тут считать, – ответила старшая невестка, – четвертый стол, человек по шесят..
– Считай, пол-Култука… Вот честь Толику-то.
– Принесли больше, – отмахнулась Клавдия. – Спасибо всем. Помогли, не оставили.
– Да, своя землица не оставит, – вздохнула Таисия.
– Хоть бы успеть в свою землю лечь. А то продадут нас китайцам. И шкуры сдадут…
– Кто?!
– Да кто, сволота-то эта! Видала по ящику-то, борова одне?
– Брось, брось! Путин наведет порядок!..
– Порядок! – возмутилась Таисия. – Порядок. А землю продает.
– Кому?
– Да кому не лень! Мы-то с тобою на могилку не заработали. Оне вон все разграбили. Теперь нас продадут.
– Будя, будя! Матерь Божья не даст Россию продавать.
– А, надоели вы со своей церквою…
– А ты с партией!
Клавдия, отставив тарелку, взяла со стола бутылку.
– Помянем, сестра, брата.
– Давно бы так! – воскликнула баба Кланя.
– Все уж, таперь чего делить. Разделено уже все… – подхватила Варвара. Сама взяла рюмку, но увидела Митяя с порога, садившегося за стол. – Ку-у-да?! Третий раз садишься!
– Не позорь мужика! Дома разберетесь!
Клавдия выпила махом до дна.
– Горькая, язви ее. Как они ее жрут?
Милка не допила, поставила на стол. От усталости и нервного перенапряжения у нее поплыло перед глазами. Она не ела уже дня два и сейчас только похватала.
– Ешь холодец-то, – уговаривали ее бабы. – Картошки с котлеткою. Ешь больше. А то худая.
– Ноне модно.
– Дурная мода – без тела жить.
– Царство небесное Толику, – сказала тихо Клавдия. – Попил он кровушки-то у нас.
– У тебя не убыло, – усмехнулась Милка. – Я-то с ним понянькалась.
Хмель ходил по опустошенному ее чреву, но есть почему-то не хотелось.
– Раздобрела ты, – заметила мирно Милка. – Тебе идет.
– Чего ж, – спокойно ответила Клавдия. – Питание хорошее. Работаю на воздухе. Молочко… Зато ты исхудала.
– Не до жиру. Быть бы живу.
– Вот кушай. Все свое.
– Спасибо, сыта по горло. Особо Толик. При жизни-то он у тебя корки хлеба не выпросил.
– Ну, положим, выпросил, – усмехнулась Клавдия, в открытую разглядывая постаревшее лицо сестры. – И не только корочки. На водку я, правда, не давала. И своего не поважаю. – Она с нажимом произнесла «своего».
Милка дернулась. Клавдия заметила это.
– Вы ведь с Толиком привыкли, что вам все даром в жизни давалось. Как бабочки порхали. – Клавдия подумала и подложила себе еще холодца в тарелку. – Не тем будь помянут братец наш.
– Мы, конечно, бабочки, – Милка пьянела, – зато ты у нас крупнорогатое…
Клавдия дрогнула, изменилась в лице.
– Может быть, – тихо и четко сказала она. – Я всю жизнь пахала. И живу только заработанным.
– И я работаю.
– Чем?!
– У тебя мозгов не хватит понять, чем я работаю.
Сестры говорили очень тихо, с улыбками на лицах, и в шумном говоре застолья никто не улавливал ссоры.
– У тебя одно «рабочее место». Там мозгов не надо.
– Смотри, сестра: если у меня оно «одно рабочее»… Поработаю еще. Не пеняй потом. Не отпущу.
– Вон он! Хоть ложкой хлебай!
– С чего бы такая щедрость?
– Богатая я баба. Без него забот хватает. Я своих деток на помойку не выбрасывала. Так что есть чем жить.
Клавдия щедро намазала студень горчицей и отправила его в рот. Не поморщившись.
Милка побледнела. Клавдия, предчувствуя выпад, напряглась.
Застолье почуяло что-то и притихло. Милка оглядела стол, соседей, встала и вышла, хлопнув дверью.
– Чего это? – спросила Варвара.
– Заплохело с устатка, – ответила Клавдия и запила горчицу стаканом киселя.
