– Во цветочек мой встал, ягодка моя! – воскликнул Митяй и, поднявшись, взял Ляку на колени. – Вот кто будет мне жевать. А… Ляка, ты дедуле жевать будешь. А то у меня зубов нету, кушать хоца. Шенщина. Дай ребенку кушать…
– Рано еще… Не оголодала спросонья… Глянь, Гоха, на одно лицо!
Внучка и впрямь вобрала в себя все дедовы особенности. И рыжие колечки, и конопушки, и пшеничные реснички над синими круглыми глазками.
– Хоть бы что у меня взяла. Сроду такой был. Бывало, сладкого купишь. Все до крохи подберет себе, а я только глазами лупаю. И эта така же. От бабки ничего.
– А че у тебя хорошего? Правда, Ляка! Пожрать и то жалеешь. Дед мрет с голоду.
Ляка несмело потянулась за куском хлеба.
– Че я говорил, ребенок есть хочет.
– Ага, оголодали вы у меня. Счас стряпать буду, тесто подошло. Потом кашу ей сварю. Да, моя сладкая. Кашку будем кушать? С пеночкой. Иди ко мне, иди! От деда табачищем прет.
Ляка, полнозвучно Валерия, молча грызла корочку, оглядывая стол быстрыми глазками.
– Шевелись, говорю! Голодное дите!
– Это она зубок чешет. Зубочек у нас лезет… Слатенькая ты моя… Счас бабка тебя накормит.
Варвара, однако, не тронулась с места, только разбросала по полному колену пестрое кухонное полотенчишко. Потом подняла к пышной голове красивые круглые руки поправить прическу и, держа в руках шпильку, игриво спросила:
– Че, подружку твою видишь?!
– Ну, тудыт твою налево, – прикрикнул Митяй на жену, – тебя тут не хватало!
Варвара махнула в его сторону полотенчишком и продолжала:
– Вчера выхожу я к Степанову магазину, а она у вашего двора стоит. Будто бы с Сычихой трепется. А глаза так и стреляют по окнам. Она че вокруг вас делает?
– На остановке стоит, – нехотя ответил Георгий и взял еще сала.
– Ближний свет ей на остановку бегать! – изумилась Варвара. – Кругаля на пол-Култука. Нет, Гоха, смотри – баба она ушлая. На старости не смешите Култук.
– Женщина! – прикрикнул Митяй. – Она твоей подружкой была!
– Сиди! Подружка-петрушка, – с издевкой передразнила его жена. – Была да сплыла. С нею много дружило, и не только. – Она выразительно глянула на Гоху. – А толку? Беспутая да беспутая… Тебя, Гоха, Бог отвел от нее. Счас бы бедный был. Сам спился бы и детей погубил. Клавка-то вроде как и не родня ей. Хоть и сестра. Я ее, правда, не больно жалую. Гордится все. Все одно она тебе пара, Гоха. Сундуков наложила – на три войны хватит. В доме порядок. Скотина обихожена… Ты у нее – картинка. С иголочки весь… Вот это баба, я понимаю. Мне-то до нее далеко, не то что этой козе Милке… Жись, она по-другому рассудила. И каждый на свое место встал. А любовь? – Варвара махнула красивою потемневшей рукою. – Как вы с Милкою бесилися, никакого романа не написать. Я таких книжек не читала, какая была любовь. И че… Хошь бы одного ребенка по земле пустили…
– Женщина! – Митяй поднялся, вздел зубы. – Хватит, говорю! По-твоему, и у нас любви не было?
– У нас была любовь, – внушительно сказала Варвара. – Правда, Ляка? У деды с бабой была любовь?! Вон они, наши внуки. Слатенька моя. – Варвара встала, потянулась всем своим жарко дышащим телом, легко прошла к печи и, вынув заслонку, рукою измерила жар. Потом, быстро скинув марлечки с листов, усеянных готовым тестом, метнула листы в жерло печи и прикрыла заслонкою. – Ты все забыл, Митенька!
– Я все помню. – Голос Митяя сорвался. – Только почему была?! Ты меня разлюбила?!
– Эх ты, старый дурак! Как же тебя разлюбишь, черта рыжего?!
– То-то! Ну, дай на шкалик.
– Счаз-з. Кулями.
– Вот баба, а! Гоха, че мы с имя валандаемся?
– А че б вы без нас делали? О-о. В Иркутск поедешь, там по мусоркам одни мужики шарятся. Молодые бичи. Баб-то не видала я… Баба, она все одно, выход сыщет. Хоть майонез на углу встанет продавать, хоть топор возьмет. Наш первый дом с Митяем бабы строили в войну. А вы лопухи… Чуть что – и гнуться, и за бутылку, и стреляться, и на помойку. До такого страма Россию довели, чтобы мужики по помойкам шарилися. А все отчего?
– Ну, интересно!
– Оттого, что не любите никого. Себя и то перестали любить… Тьфу на вас, тьфу.
– Счас дрын возьму. Дотрепешься!
– Ой, ой… Напугал! У дрына два конца.
Запахло печеным. Варвара проворно сдвинула заслонку и тряпицею вынула листы, тут же смазала их маслицем и прикрыла полотенчишком, с которым не расставалась.
– Ляка, репку-паренку будешь есть? – спросила она.
Внучка деловито и согласно махнула головою. Рот ее был набит хлебом. Варвара закинула в печь горшочек с репой и вновь закрыла ее заслонкой. Потом села на стул: – Счас, мужики. Немного отмякнет тесто, и чай будем пить.
– Пей сама его. Телячью радость. Варька, ну, полстакашки дай, и все.
Варвара повернула к мужу жаркое, цветущее лицо, и синие глазки ее налились прозрачными, омывающими слезками:
– Митьк, – по-детски жалобно сказала она. – Ну перетерпи разок. Ведь клялся же!
– Клянусь… Век свободы не видать! Последний раз… Ва-ре-ныш! Варежка!
Варвара густо вспыхнула, воровато глянув на соседа, и Георгий, понимая, что так Митяй называет жену в минуты любовные, отвернулся к окну. Они были похожи сейчас друг на друга. Синеглазые, светлые, сжившиеся. Проходит и их время. Давно ли они гуляли парами, и Георгий был счастлив с Милкой, собирался прожить с нею жизнь. А вот Митяй с Варварой прожили. А Милка-птица из рук выпорхнула. И жил ли он… Ничего не помнит о жизни, кроме тех коротких лет юности, когда они все были вместе и были счастливы. За это супругов Иванцовых и Клавдия не любит. Клавдия – семья, долг. Как армия… Государство. А любовь только ранила его. Правильно теща говорит:
– Вам бы все мудохаться! Любовь каку-то придумали. Кака любовь?!
Дети – это любовь. Пашка вон, под смертью ходит. Пашка, сын, мальчик… Георгий вдруг поднялся, вылезая из-за стола. Смута в душе погнала его от этого счастливого, как ему казалось, очага.
– Ты куда? Еще не выпили. Счас она… уже тронулась. А, Варька! До чего ты мужиков довела.
– Сиди, Гоха, сиди… Возьми вот булочку.
– Булочку, – ядовито передразнил Митяй. – Бу-лоч-ку.
Варвара, выразительно глянув на мужа и, поднявшись, скрылась за занавеской.
– Пей, кровопиюшка, – сказала она, выходя с «чекушкою», – залейся моей кровушкой! – Она поставила перед мужиками стаканы, сняла полотенчишко с выпечки. Георгий сразу потянулся за булкой. Пить с утра не хотелось.
– Ну все, – вдруг сказала Варвара, глядя в окно. – Абзац!
– Чего? – не понял Митяй.
– Это я научно матерюсь. Как детки твои…
