– Ты че, его купила?! – поинтересовалась Милка. Она внутренне приготовилась к бою.
– Купила! Ты еще под стол пешком ходила, а я уже здесь торговала.
– Знаем мы, чем ты тут торговала! – сама не ожидая, ляпнула Милка.
– Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала. Давай-давай вали, кобыла!
– Глянь че, бабы-дуры. Места вам мало. До Байкала становись, – вступила в ссору баба Кланя. – Страмитеся с утра. Чай, не лето. Со всех краев пусто.
– Пусть знает свое место, – деловито втискиваясь в ряд, заявила Люська, двинула задницей Милкин прилавок. Все и без того ледященькие Милкины хвосты задрожали, лотки сдвинулись. Она едва удержала их руками.
Милка огляделась. Рыжей на горизонтах не видать, а без нее в склоку вступать небезопасно. Баба Кланя ее не защитит. Ворча для смелости, она все же отодвинула свой столик. Люська по-хозяйски установила свой – прочный раскидной – и выкладывала на него свежий, сочный серебристый омуль. Ей что, у нее мужик справный, непьющий. Сам рыбачит. Свой, домашний засол. Люськин омуль как цветочек на фоне пожухшей травы. Люська небрежно пиханула Нинкину сумку, уселась над своим столиком, как азиатский маслянистый божок.
Вдалеке загудел мотор машины, и новенькая иномарка сверканула на повороте. Торговый ряд вытянулся в струнку, словно при появлении начальства. Серебристое диво, взвизгнув, остановилось. Из нее медленно вылезла сухопарая, черная, как галка, бабенка в джинсах, зябко передернув на байкальском ветру узенькими, даже в куртке, плечиками, вздернув тонкие, бесцветные губки, она оглядела ряд и сразу направилась к бабе Клане. Это уж как повелось: все проезжающие сразу шли к ней. Широко, усядисто, коренасто восседает старуха, и такой у нее надежный корневой вид, что вначале идут посмотреть на нее, а потом уж непременно купят и омулька, и сальца, и доперестроечную кофтенку, и самотканый кружок. К вечеру все разойдется. Бабенка долго оглядывала бабу Кланю, потом потрогала пальчиком омуль.
– Ну и сколько? – равнодушно спросила она.
– Пятнадцать, милая.
– Озверели вы здесь, что ли?! – Он сейчас в Иркутске пятнадцать – килограмм.
– Мы-то, милая, еще человеки… А ты ба своими грабельками-то не хватала рыбу. Ты имя́ мужика, поди, «товар» щупашь, а кто потом после тебя этот омуль кушать будет?
Дамочка фыркнула и вдруг прямиком направилась к Милке! Мужик ее, плотный, бритоголовый, едва вынесший свои хорошо уложенные жиры из машины, тоже направился к бабе Клане.
– Мне десяток положите, пожалуйста, – громко выговаривая, приказала дамочка.
Милка обомлела. Потом, часто заморгав глазами, засуетилась, выискивая пакеты, лежавшие перед глазами.
– Выбирайте, – предложила она, скрывая волнение.
– Чего тут выбирать? Ложьте!..
– Кладите, – хотела сказать Милка, но вовремя вспохватилась и сладко запела: – Свежий омулек, вчера выловили. Ночью коптили… – она быстро уложила рыбу в пакет.
Мужик подошел к дамочке:
– А там че? Там лучше омуль!
Дамочка двумя пальцами взяла пакет с рыбой и подала его мужу. По тому, как она хозяйски распоряжалась кошельком из своей куртки, Милка вывела, что перед ней супружеская пара.
– Он несвежий, – громко сообщила дамочка.
– Сама ты несвежая, – спокойно ответила баба Кланя. – Напялила штаны…
– Может, джинсы посмотрите. Из Италии, – обнаглела Милка. Удача сопутствовала ей ныне. Она, правда, еще не раскрыла товарный баульчик и ляпнула от избытка чувств при виде кредиток, поданных ей покупательницей.
– Покажите, – не отрывая оскорбленных глаз от бабы Клани, произнесла проезжая.
– Че, с дуба рухнула? – возмутился муж. – Кто их счас носит? Ты мне пива лучше купи!
– Джинсы всегда в моде и всегда нужны, – внушила ему отчетливо дамочка, и Милка, не помнящая себя от удачи, суетливо порывшись в бауле, нащупав первую попавшуюся джинсовку, подала ее женщине.
– Вот, подруга из Италии привезла неделю назад. Ну не подходят и все мне. Прямо до слез жалко продавать. Может, еще подумаю. – Милка изобразила нерешительность. Эти джинсы она таскает второй год, с первого дня, как ввязалась в эту челночную компанию, и никак не может продать – уж больно вид линялый у них…
– Можете не сомневаться, – токовала Милка. – Новейшая модель. В Италии их только начинают носить. Новейшая.
– Не гони пургу, дура! – ошалело произнес муж в воздух. Дамочка глянула на него уничтожающе.
– Сколько? – зловеще произнесла она.
– За полторы отдам! Как первому покупателю. Исключительно из личной симпатии. – От собственной наглости Милку бросило в жар, она изрядно струсила.
Дамочка развернула штаны. Вид у них был довольно жалкий.
– Я возьму, – коротко сказала она и вынула из своего кошелька деньги.
Новенькая иномарка, плавно отходящая от базарчика, показалась Милке взмывающей жар-птицею. «Какой день, – подумала она. – Вот оно, везение!.».
– На базаре два дурака, – оскорбленно заметила баба Кланя. – Один продает, другой покупает.
– А ты, бабка, почаще языком чеши, а мы озолотимся. – Рыжая, раскрасневшаяся от хорошо принятой катанки, а потому веселая, вылетела из-за поворота. Она присела на стульчик, скрутив свои тощие бескостные ноги так, как умеет это делать только она, и манерно прикуривая темными заскорузлыми уже пальцами. – А ты чего – Италия, Италия… Счас Америка – Вашингтон!
– А в Италии Венеция… Джульетта! – засмеялась Милка. – Я в училище Джульетту играла.
– А у меня ниче не пропадет. У меня все раскупят, – не унималась баба Кланя. – Им че… Сволота эта… Разорили матушку-землю… Пограбили… У их деньги бешенаи. Пятнадцать ей много… А ты поболтайся-ко в Байкале во льду-то этом за пятнадцать. Да постони ночами, как мой рыбак мается… На штаны вон, дура, и не глянула. У ей деньги – мусор… А снасти, а лодки. «Товар несвежий»… Сука!
– О! – Нинка торжественно подняла вверх палец. – А сукам счастье.
– То-то у нас с тобой счастья. Невпроворот, – деловито заметила ей Милка, укладывая выручку на поясе.
– А я без мужика не жила. Не то что ты… Привязалась к своему буряту.
– С чего он бурят-то?
– А кто он? Глаза косые, рожа – блин-компот, я извиняюсь… И тот от тебя бежит… Кукуешь по ночам-то!
– На себя посмотри. От меня еще бегают. От тебя давно сбежали, подруга!
– Мимо меня не пробежит. Я свое все одно не упущу. Я секрет мужика давно раскрыла.
– Ну?!
– А че… Нехитрый. С имя пить надо.
– Водку? – бабы захохотали.
– Можно и пиво. Оно еще хлеще. Пока с ним пьешь – он твой. Вон он, родимый… Еще один пылит. Чем не мужик, Милка… Братец твой… Счас мы его обработаем.
