Я жив, повторяет он про себя, я жив! Жизненная энергия бурлит в его теле, разжигая восторг и аппетит. Великое благо иметь тело – даже такой поношенный каркас, – все еще хранящее теплую кровь, семя, костный мозг и здоровую плоть! Конечно, сердитые юнцы на углу сочтут его почти развалиной, но ему нравится представлять себе пусть дальнее, но родство с их сильными руками, плечами и чреслами. Всего несколько баксов – и любого из них он усадит в машину, доставит домой, стащит с него кожаную куртку, облегающие джинсы, рубашку и ковбойские сапоги, сойдясь с юным хмурым атлетом в жарком раунде плотских утех. Но Джорджа не привлекают продажные безразличные тела этих парней. Он намерен любить собственное дряхлое живучее тело, которое пережило Джима и собирается пережить Дорис.
Хотя по расписанию это не его день, по дороге домой он решает заглянуть в тренажерный зал.
У шкафчика Джордж снимает одежду, надевает мохнатые носки, бандаж на гениталии и шорты. Может, надеть футболку? Смотрится в зеркало. Неплохо. Жирок над поясом шортов сегодня малозаметен. Ноги вполне крепкие. Грудные мышцы на месте, не свисают. А без очков морщинки на сгибах локтей, повыше колен и вокруг впадины втянутого живота он не видит. Худосочная, необратимо сморщенная шея при любом ракурсе и в любом свете таковой останется и для полуслепого. Тут ничего не поделаешь, эту позицию он сдает.
И все же он прекрасно знает, что выглядит лучше почти любого из сверстников в этом зале. Не потому, что они плохи – это достаточно здоровые экземпляры. Но их губит фатальная капитуляция перед возрастом, неприличное смирение со статусом дедушек-пенсионеров и гольфом. Джордж не из тех, кто сдается, что трудно передать словами; однако это очевидно, когда его видишь обнаженным. Он до сих пор борется, а они нет. Может, единственно из тщеславия тянет лямку этот ссохшийся призрак его юности? Нет, вопреки морщинам, рыхлости и седине, мрачной гримасе и недостатку живости еще можно угадать в нем некогда нежнолицего симпатичного паренька. Допустим, в сумме парень с дедушкой выходит старше среднего возраста, но парень точно есть.
С насмешливым отвращением глядя в зеркало, Джордж говорит своему отражению: старая ты задница, кого пытаешься соблазнить? И натягивает футболку.
В зале всего трое. Еще слишком рано для офисных работников. Крупный тяжеловатый мужчина по имени Бак – таков футболист к пятидесяти годам – разговаривает с Риком, молодым кудрявым парнем, мечтающим преуспеть на телевидении. Бак почти голый, выпуклый живот неприлично выступает над чем-то вроде плавок, спускающихся аж за кустистую линию на интимном месте. Похоже, стыд ему не знаком. Напротив, Рик, обладатель отличного мускулистого тела, полностью спрятался под серой шерстяной футболкой со штанами: от самой шеи до запястий и лодыжек.
– Привет, Джордж, – мимоходом кивнув, произносят оба.
И это, уверен Джордж, самые искренние дружеские приветствия за весь сегодняшний день.
Бак – ходячая энциклопедия истории спорта. Он знает все: личные достижения, провалы, рекорды и результаты. Сейчас, живописуя, как кто-то уделал кого-то в седьмом раунде, он изображает нокаут:
– Бац-бац! И все, тот готов!
Рик слушает, сидя верхом на скамье. В зале привычная атмосфера ничегонеделания. Обычно парень вроде Рика занимается часа три-четыре, бо́льшую часть времени болтая о шоу-бизнесе, спорткарах, боксе и футболе – но, как ни странно, очень редко о сексе. Возможно, так сдерживается из-за детей и подростков, они тут часто бывают. Когда Рик говорит со взрослыми, он с жаром изображает развязность или искренность; но с детьми он прост, как деревенский дурачок. Паясничая, показывает им фокусы, с непробиваемым видом сочиняет байки; например, будто в одном магазине на Лонг-Бич (следует конкретный адрес) в один прекрасный и непредсказуемый момент объявляется День Распродаж. И в такой день любой покупатель, истративший не меньше доллара, получает «Ягуар», «Порше» или «Эм-Джи» совершенно даром. (Но в остальное время это обыкновенный антикварный магазин.) Когда Рика прижмут, требуя показать собственное дармовое авто, он идет на улицу и указывает на первое подходящее. Когда ребята обнаруживают на табличке владельца другую фамилию, Рик клянется, что эта и есть его настоящая, он сменил фамилию, когда стал актером. Теряя остатки легковерия, мальчишки обзывают его чокнутым вруном, осыпая тумаками, а Рик скалит зубы и бегает от них по залу на четвереньках.
Джордж укладывается на наклонную скамью, намереваясь качать пресс. Приходится себя принуждать к этому упражнению; кажется, тело ненавидит его больше, чем любое другое. Пока он морально готовится, входит Уэбстер и ложится на соседнюю скамью. Ему лет двенадцать-тринадцать, стройный, грациозный, высокий для своего возраста, с длинными, золотисто-гладкими мальчишечьими ногами. Он скромен и стеснителен, постоянно погружен в себя и очень усердно занимается. Очевидно, он считает себя костлявым и потому поклялся стать одним из тех атлетов с гипертрофированно раздутой мускулатурой.
– Привет, Уэб, – говорит Джордж.
– Привет, Джордж, – робким тихим шепотом отвечает Уэбстер.
Уэбстер начинает качаться, и Джордж, во внезапном порыве стянув футболку, следует его примеру. Постепенно между ними, чувствует Джордж, нарастает взаимная симпатия. Они не соревнуются друг с другом, но юная гибкость Уэбстера завидно заряжает его энергией. Игнорируя протест собственных мышц, сконцентрировав внимание на пластичных движениях свежего тела Уэбстера, Джордж идет дальше своих обычных сорока раз, делая пятьдесят, шестьдесят, семьдесят и даже восемьдесят. Попробовать до ста? Вдруг он замечает, что Уэбстер остановился. Силы мигом покидают его. Он тоже прекращает упражнения, тяжело дыша – хотя вряд ли сильнее, чем сам Уэбстер. Успокаивая дыхание, оба лежат рядышком. Уэбстер поворачивает голову – Джордж явно произвел на него впечатление – и спрашивает:
– Сколько жимов вы делаете?
– А-а, по-разному.
– Меня это когда-нибудь угробит, точно!
Как же здесь все-таки здо́рово. Провести бы остаток жизни здесь, в беззаботном физическом равноправии. Где никакой стервозности, злобы или настырности. Бахвальство и демонстративные позы перед зеркалом здесь в порядке вещей. Красавца баскетболиста заботит худоба его лодыжек. Толстый банкир, натирая лицо кремом, запросто признается, что ему непозволительно стареть. Никто не совершенен, и никто этого не скрывает. Здесь даже знаменитые актеры не выпендриваются. Невинно обнаженные мальчики сидят рядом с семидесятилетними в парилке, и все зовут друг друга по именам. Все не так уж красивы и не так безобразны – следовательно, все равны. Выходит, все гораздо дружелюбнее внутри, чем вне этих стен?
Сегодня Джордж намного дольше обычного задерживается в зале. Сделал удвоенное количество упражнений по сравнению с намеченным; потом долго сидел в парилке, вымыл голову.
Когда он выходит на улицу, солнце уже садится. Он внезапно меняет планы: не сворачивая к пляжам, решает прокатиться окружным путем через холмы.
Зачем? Отчасти насладиться приятной расслабленностью, обычным следствием физических упражнений. Приятно ощущать покой и благодарность во всем теле; вопреки бурным протестам оно любит, когда его заставляют трудиться. Забыть на время о проблемах с желудком, о блуждающем нерве с артритами в пальцах и колене. Поездкой Джордж надеется продлить в душе́ благодать: без вражды и ненависти.
