Ничего лучше не придумал, кроме как констатировать:
– Ты теперь не участвуешь в спектакле.
– И что?
– Эльвира спросит… вот думаю…
– А-а, – протянула она как-то разочарованно, – ты всё об этом.
– Ну конечно. Партийное задание, – вымучил из себя улыбку. И тут меня озарило: – Слушай, у тебя же по английскому не очень?
– Ну и?
– Предлагаю в таком случае позаниматься дополнительно. Сначала просто подтянем с тобой грамматику, у меня хороший учебник есть. А там, глядишь, что-нибудь придумаем… Может, для пятиклашек простенькую сценку разыграем… Ну, необязательно, конечно, именно это…
И тут она меня ошарашила, просто оглушила одним словом:
– Хорошо.
Я-то приготовился к отказу, к насмешкам, ну на худой конец к отговоркам, что ей некогда. В общем, к чему уже привык, а тут сразу – согласна.
Наверное, лицо меня выдало, потому что Ракитина продолжила:
– Ну а что? Английский я вовсе не против подтянуть. Я и правда во временах путаюсь. Тем более у тебя учебник хороший. И сценку потом можно будет для шпаны разыграть. Почему нет? Выйдем такие с тобой: Лена и Борис Стоговы…
Мы болтали с Ракитиной до самого звонка. Как нормальные люди. Может ведь! Договорились, между прочим, заниматься после уроков каждую среду в школьной библиотеке.
Чёрт, уже сейчас жду среду…
Глава 24. Володя
После уроков Раечка с кислой миной сообщила, что литературный вечер решили завершить дискотекой. То есть сначала – торжественные речи и выступления в актовом зале, а после концерта – дискотека в рекреации.
– Эту дискотеку предложила, между прочим, ваша Анна Павловна, – пожаловалась Раечка, расстроенная, что её идею, её детище опошлили какими-то танцами. – Заявила такая, мол, надо молодёжь расшевелить, а то на репетиции ей, видите ли, показалось скучно. Вялые они у вас, так и сказала. Очень не вовремя ты, Володя, заболел.
– Извините, – пожал я плечами.
Когда уходил домой, в вестибюле уже красовалось объявление: в эту субботу состоится литературный вечер, спектакль, чтение стихов… трам-пам-пам… и дискотека.
Интересно, пойдёт ли Ракитина?
***
Дома творился настоящий дурдом. Надя психовала и как всегда – с подвываниями, заламываньем рук и горючими слезами. Вот ей бы правда на сцену, в драме играть – всех бы затмила. Как никто она умеет на пустом месте правдоподобно убиваться.
На этот раз причиной горя стала грядущая дискотека.
Надька тоже видела объявление и теперь вопила, что ей нечего надеть, а в местных магазинах – шаром покати, ну или одно убожество.
– Да у тебя шкаф не закрывается, – встрял я, не выдержав её причитаний.
И это, кстати, сущая правда. Шкаф в Надькиной комнате забит шмотками настолько, что всё так и норовит вывалиться наружу.
– Что ты понимаешь? – фыркнула сестра, потом снова пристала к матери: – Мам! Ну что мне делать? Вы мне уже сто лет ничего нового не покупали.
Мама пыталась Надьку успокоить:
– Надюша, а голубой костюм? Велюровый? Красивый же.
– Ты чего? Я его в прошлом году на Новый год надевала! – возмущённо выкатила глаза Надька.
– Но кто тут про это знает? Здесь же не надевала.
– Я знаю! Я!
– Хорошо. А как же то платье, бордовое, с пуговками, которое папа тебе летом из Чехословакии привёз? Очень милое, по-моему. И совсем новое.
– Мама! Это уродство я ни за что не надену! Можешь вообще его выбросить.
Я ушёл в свою комнату, заперся, включил магнитолу, чтоб не слышать вопли сестры. Эти Надькины концерты по поводу «нечего надеть» повторялись регулярно, хотя одежды у неё столько, что всю школу нарядить хватит и ещё останется. Но ей всё мало.
Уж не знаю, о чём они договорились с матерью, но сестра вскоре успокоилась. Видать, вытребовала то, что хотела.
***
Расчёт Анны Павловны оказался верен. Если раньше про Раечкин литературный вечер с придыханием говорила одна Раечка, а, например, та же наша Надя даже не собиралась на него идти («ещё чего! Буду я субботний вечер тратить на какую-то муть!»), то теперь его ждали, бурно обсуждали, трепетно готовились.
Меня раз десять девочки спросили: останусь ли на дискотеку. Да, останусь, отвечал.
А сам я спросил только у одной…
В пятницу на физкультуре наши, группами по четыре человека, отрабатывали постановку блока в волейболе.
Один я филонил, но имел на то законное право – от физкультуры меня освободили на две недели. В принципе, было чем в окно заняться, та же Анна Павловна нагрузила меня – будь здоров. Но я как дурак сидел на лавочке и пялился на девочек. На девочку…
Она иногда, изредка, оглядывалась. Кривилась ли она, как обычно, когда замечала, что смотрю на неё, или нет – даже не знаю, я моментально отворачивался. Не искушал судьбу. Да и вообще, говорил, себе, что нечего на неё пялиться, даже приказывал, но взгляд как будто магнитом притягивало в её сторону.
Синие спортивные штаны с лампасами Ракитина подвернула до колен – девочки наши косились и фыркали, а я заворожённо таращился на её голые икры и тонкие лодыжки.
Усилием воли отрывал глаза, переводил выше, а там вообще беда: белая футболка так откровенно обтягивала грудь, что от одного взгляда меня кидало в жар.
Знал бы кто, куда я смотрю, а что при этом чувствую и думаю… Хотя я как раз ничего не думал, мыслительный процесс остановился, голова как будто в разы отяжелела.
По свистку физрука их четвёрка снова выпрыгнула над сеткой, взметнув руки вверх, а когда приземлялись, Долгова налетела на Ракитину и сбила её с ног. Нечаянно, конечно, она и сама завалилась.
Только вот Ракитина, упав на колени, даже не сразу смогла встать. Поморщившись, приподнялась и уселась на пол, потирая ногу.
Я подбежал к ней, но физрук был ближе, опередил меня. Ощупал её, что-то пробурчал, потом посмотрел на меня:
