– Безопасность от всего, – сказала она. – И от всех.
И вот Минерва шла следом за своей теткой к двери, и ее душу переполняли тревога, удивление, печаль и – неизбежно – надежда.
Конечно, она слышала про отшельников, они часто упоминались в религиозных сюжетах – про святых, монастыри, гонения, реформацию, – но в тот момент это слово вызывало в ее сознании лишь комичный образ святого Симеона Столпника, который тридцать лет жил на столбе, а когда осиротела его племянница, великодушно поселил ее рядом с собой на другом столбе. Через несколько лет, к неодобрению автора этой истории, племянница слезла со столба и удрала с мужчиной.
Дверь дома распахнулась, и в ней появилась крупная, жизнерадостная женщина. Она тепло поздоровалась с Мириам Симпсон и направила приветливый и вопрошающий взгляд на Минни.
– Миссис Баджер, это мисс Ренни, – сказала миссис Симпсон, показав жестом на Минни. – Я привезла ее, чтобы она увидела мою сестру.
Седые брови миссис Баджер поползли к самому чепцу, но она кратко кивнула Минни.
– К вашим услугам, мэм, – ответила она и махнула передником, прогоняя крупного пестрого кота. – Брысь! Не приставай к леди. Он знает, что Сестра скоро будет пить чай, – объяснила она. – Заходите, леди, чайник уже закипает.
Минни то горела от нетерпения, то ее охватывал ледяной ужас.
– Сестра Эммануэль, так она по-прежнему называет себя, – объяснила по дороге миссис Симпсон. – Она проводит свои дни, а часто и ночи, – при этих словах ее высокий лоб снова наморщился, – в молитвах. Но к ней приходят посетители. Люди, прослышавшие о ней, приходят, чтобы попросить ее помолиться за них.
Поначалу я боялась, – продолжала она и повернулась, чтобы посмотреть в окно на проезжавшую мимо телегу, – что они огорчат ее, рассказывая о своих бедах. Но, кажется, она чувствует себя лучше, когда слушает кого-то.
– А она… говорит с ними? – спросила Минни. Тетка взглянула на нее, помолчала несколько секунд.
– Иногда, – сказала она и опять отвернулась к окну.
Ничего страшного, сказала себе Минни, сжимая кулаки в складках своей юбки и борясь с желанием придушить миссис Баджер, которая медленно-премедленно хлопотала возле очага, разместив на подносе несколько ломтиков хлеба с маслом, клинышек сыра и кружку, а потом принесла щербатый чайник, три глиняные кружки, помятую жестяную коробку с чаем и маленький, липкий горшочек меда. Ничего страшного, если она не поговорит со мной. Ничего, если она даже не сможет меня выслушать. Я просто хочу ее увидеть!
8
Часослов
Это был крошечный каменный сарай, крытый соломой. Минни решила, что в нем прежде держали овец или другую скотину. Эта мысль заставила ее понюхать воздух, раздувая ноздри. Запах определенно был, но вовсе не теплая деревенская вонь от животных, а слабый запах ладана. Минни заморгала от удивления.
Миссис Симпсон посмотрела на солнце, уже спускавшееся к горизонту.
– Ты долго не задерживайся, – сказала она, слегка крякнув, когда поднимала тяжелый засов на двери. – Скоро наступит время для нона – того, что она считает ноном. Услышав колокола, она не будет ничего делать, пока не закончит молитвы, а после этого она часто замолкает.
– Нона?
– Да, это служба девятого часа, – ответила миссис Симпсон, распахивая дверь. – Поторопись, если хочешь, чтобы она поговорила с тобой.
Минни удивилась, но она действительно хотела, чтобы ее мать поговорила с ней. Она быстро кивнула и, пригнувшись под низкой притолокой, нырнула в сияющий полумрак.
Сияние исходило от единственной большой свечи на высоком железном подсвечнике и от стоявшей на полу жаровни. От обеих курился ароматный дымок и плыл к низким, закопченным потолочным балкам. Слабый свет просачивался в сарай сквозь щели и, казалось, собирался вокруг женской фигуры в белом, преклонившей колени на грубой скамейке для молитв.
Женщина обернулась, услышав шаги Минни, и застыла при виде нее.
Минни тоже сковало волнение, но она заставила себя медленно пройти пару шагов. Она инстинктивно выставила перед собой руку, как делают при встрече с незнакомой собакой, чтобы она понюхала сгиб пальцев.
Женщина поднялась на ноги, медленно шурша грубой тканью. Она была без головного платка и без вуали, что удивило Минни, а ее волосы были грубо подстрижены, но немного отросли и изгибались под ушами, охватывая лицо. Густые, прямые, цвета зрелой пшеницы на летнем поле.
Мои, подумала Минни, с учащенно забившимся сердцем, и заглянула женщине в глаза. Миссис Симпсон была права. Тоже мои…
– Сестра? – нерешительно проговорила она по-французски. – Сестра Эммануэль?
Женщина ничего не ответила, но ее глаза стали совершенно круглыми. Они скользнули по фигуре Минни и вернулись к ее лицу. Повернув голову, она обратилась к распятию, висевшему над ней на оштукатуренной стене.
– Est-ce un vision, Seigneur? – спросила она сиплым голосом человека, который редко говорит вслух. – Господи, это видение? – Ее голос звучал неуверенно, возможно, даже с испугом. Минни не слышала, что ответил с креста Христос, но сестра Эммануэль, кажется, слышала. Она снова повернулась к Минни, выпрямила спину и перекрестилась.
– Хм-м… Comment ça va? – спросила Минни, не придумав ничего лучше. Сестра Эммануэль заморгала, но не ответила. Вероятно, для видения это была не самая удачная фраза.
– Надеюсь, у вас все в порядке, – вежливо добавила Минни.
Мама, внезапно подумала она с болезненным уколом, когда увидела грязный подол грубого облачения, пятна от еды на груди и юбке. Ох, мама…
На скамейке для молитв лежала книга. Сглотнув комок в горле, Минни прошла мимо матери, чтобы посмотреть на книгу, но тут увидела распятие. Дорогое, полированное черное дерево с инкрустацией из перламутра. Туловище было сделано другой, более умелой рукой. Тело Христа сияло при свете свечи, искаженное, в плену узловатого куска какой-то отшлифованной темной древесины. Его лицо было повернуто в сторону и невидимо, но тернии в венце были острыми настолько, что, прикоснувшись к ним, можно было уколоть палец. Раскинутые руки были лишь наполовину высвобождены из дерева, и Минни сокрушительно ударило в грудь ощущение плена и мучительной агонии.
– Mon Dieu,
[60] – пробормотала она вслух. Она произнесла это в шоке, не как молитву, но услышала, как женщина за ее спиной перевела дух. Минни услышала, как зашуршала солома, – она и не заметила, когда вошла, что пол был выстелен чистой соломой, – и заставила себя стоять тихо, с бьющимся в самых ушах сердцем, хотя больше всего ей хотелось повернуться и обнять сестру Эммануэль, взять ее на руки, унести отсюда, вернуть ее в обычный мир. После долгого мига, когда она слышала дыхание женщины, Минни почувствовала, как та дотронулась до ее плеча, и медленно повернулась.
