Перед лужайкой стояли три скамейки с памятными табличками (в Центральном парке каждый желающий может взять шефство над скамейкой).
Вглядевшись, я заметил, что табличка на одной из скамеек не похожа на остальные. Она была в форме сердца. Мне не нужна была лупа, чтобы прочесть надпись на ней: «Jasmine and Mortimer forever».
* * *
Интернет дает вам неоценимую возможность – разгуливать по всем городам мира, не выходя из дому. Вы можете отправиться куда угодно, когда угодно, пойти направо или налево по любой авеню, прыгая по карте, как блоха, в несколько «кликов» обойти весь город, осмотреть исторические памятники, парки. И рестораны.
Если у вас есть хотя бы приблизительный адрес, скажем Манхэттен, Сто десятая улица, и название ресторана, предположим «Французики», этого вполне достаточно. А ведь это даже меньше, чем нужно мечтателю, чтобы он смог увидеть свою мечту.
* * *
Я взял с собой только маленький чемодан, а шляпу Жасмин уложил в рюкзак. Я больше не спрашиваю себя, страшно ли мне отправляться в путь, поскольку ответ известен заранее.
Я умираю от страха, это совершенно очевидно.
На деньги, отложенные на похороны, я купил себе место на чартерном рейсе Париж—Нью-Йорк—Париж. Почему я запасся обратным билетом? Потому что не решился взять билет в один конец, и уже ругаю себя за трусость.
На оставшиеся деньги можно будет прожить всего несколько дней, но я что-нибудь придумаю. Раз моя жизнь вдруг стала мне интересна, я готов согласиться на любую работу.
По мере того как приближается время посадки, Пакита все больше нервничает. Она испускает глубокие вздохи, от которых ее тесный корсаж едва не лопается. И повторяет минимум в третий раз:
– Я тебе приготовила блинчики с ветчиной и сыром. А на десерт – с шоколадом, как ты любишь.
Затем:
– Ты скажешь в самолете, чтобы тебе их разогрели к двенадцати часам, ладно? Холодные не такие вкусные.
И еще:
– Я налила тебе во фляжку сидр.
Я не решаюсь сказать Паките, что еду и напитки не пропустят на борт и что ее чудесные блинчики будут выброшены на помойку в таможенной зоне. В качестве компенсации я смогу приобрести сэндвич: он совершенно несъедобный, зато не находится под запретом. Я благодарю ее, сжимаю в объятиях. Она старается сдержать слезы. Насардин покусывает усы. Они настояли на том, чтобы отвезти меня в аэропорт, к самому терминалу. Думаю, если бы им разрешили, они бы еще и провели меня в самолет и нашли мое место, желая убедиться, что я удобно сижу, что я застегнул ремень, и проделали бы все, не скрывая смертельного беспокойства, словно я отправлялся в бессрочную ссылку в глубины космоса.
Насардин надел костюм, в котором был в день свадьбы, расчесал волосы на прямой пробор и подстриг усы, придав им форму квадрата. Пакита сегодня выглядит бесподобно, на ней все кожаное и кружевное. Она в новых туфлях, из розовой кожи в белый горошек, и вышагивает на высоченных каблуках, рискуя вывернуть щиколотки. С косметикой вышло не очень удачно: тушь на веках размазалась, контур губ обведен нечетко – это все от волнения.
Я становлюсь между ними и гордо беру их под руки. Наверняка я сейчас выгляжу, как сын Граучо Маркса и стриптизерши, но мне плевать с высокого дерева на тех, кто потешается над этим зрелищем.
– Ты не будешь сердиться, если я позвоню твоей маме? – спрашивает Пакита.
Затем:
– Понимаешь, я вот что подумала: если я первая с ней увижусь, я потом смогу сказать тебе, славная она или нет.
И еще:
– Кто знает, вдруг она объяснит мне, почему так вышло, почему она не вернулась. Две женщины всегда поймут друг друга.
Она чуть не сказала: «две матери».
– Ну, если хочешь… – говорю я.
Сегодня я готов радовать всех людей на свете.
Пакита крепко сжимает мне плечо: она довольна. Мир Пакиты не может существовать без любви и гармонии.
– Сколько времени ты не виделся с Жасмин? спрашивает вдруг Насардин, чтобы сменить тему.
– Два года, восемь месяцев и два дня. Приблизительно.
Пакита встревожилась.
– А знаешь, она могла и не дождаться тебя… замечает она.
Но тут же спохватывается:
– Это я просто так сказала, я уверена, ты ее найдешь, свою Жасмин, не волнуйся.
Она ищет поддержки у Насардина:
– Скажи, Насар? Правда ведь? Два года и восемь месяцев – это долго?
Она повторяет:
– Долго это или нет? А? Как ты думаешь?
– Пустяк, – строгим тоном произносит Насар.
И смотрит на меня. Я читаю у него в глазах беспокойство: что, если я не найду Жасмин? Что, если она меня разлюбила? Что, если я теперь люблю ее не так сильно, как раньше? Что, если у нее там есть ребенок, муж? Что, если есть еще какие-нибудь «если»?
Он спрашивает:
– Сколько ей сейчас, твоей Жасмин?
– Двадцать девять.
(Исполнится через месяц).
Пакита приходит в восторг:
– Двадцать девять лет! Да ведь она еще девчонка! У вас с ней вся жизнь впереди!
И замечает тоном знатока:
– Не такой уж он большой, этот Нью-Йорк.
Пропилог
(Разновидность эпилога в форме пролога и наоборот)
Пакита не права: Нью-Йорк – большой город.
Мне сдали комнату в хостеле для молодежи: при моем возрасте это свидетельствует о том, что американцы не слишком въедливы и придирчивы.
Я взял с собой один-единственный путеводитель, самый маленький, какой мне удалось найти. Путеводитель, который рассказывает только о Манхэттене.
Когда я вышел из метро Катидрал-паркуэй, у меня возникло удивительное чувство, что здесь я дома. Два часа я бродил по улицам, как будто мне нужно было убить время, остававшееся до назначенного свидания. Только вот никто не назначал мне свидания, а если и назначал, то я опоздал на это свидание на два года и восемь месяцев. На улице было холодно, но не слишком. Как в ясный мартовский день в Париже.
Я получил три коротких сообщения от Пакиты.
Первое: «Как ты там, зайчик?»
Второе: «Я позвонила твоей маме».
И третье: «Я была права, она очень славная!»
И еще одно сообщение – от Насара.
«Держу пари, они там даже кофе варить не умеют».
* * *
Подходя к ресторану «Французики», я вспомнил, как в первый раз открыл дверь «Стильного Бобика», где надеялся найти Жасмин.
