Я переносил каждую разлуку, как регбист переносит травмы и ушибы: сперва очень больно, потом рана заживает, и следов практически не остается.
Ведь я ни разу не влюблялся по-настоящему.
К тому моменту мне исполнилось тридцать два года, и я набрал лишних пять кило. Я наконец отказался от прически, придававшей мне сходство с венгерской овчаркой пули, единственной в мире собакой, которая считает себя Бобом Марли. Теперь я ходил чисто выбритый, с короткой стрижкой, покупал мебель в интернет-магазине Camif и ездил на работу на электровелосипеде.
Я готовился к преждевременному уходу на покой.
Я стал со дня на день откладывать запланированные путешествия: нет денег, нет времени, нет сил, говорил я себе. На самом деле уже не было желания. Я отказался от грандиозных планов и покорно прозябал в министерстве. Я, мечтавший о жизни гиганта, чья голова касается неба, а ноги попирают царство мертвых, превратился в карликовое деревце в горшке.
Каждое утро, встав перед зеркалом, – вероятно, в порыве самоуничижения, ибо я ненавидел себя за безволие, – я вслух называл количество километров, которые еще оставались у меня на счетчике. Так, 8 июля, в 8 часов 15 минут 33 секунды, перед бритьем, мне еще оставалось целых (или всего-навсего – как посмотреть):
3 года, 7 месяцев, 2 часа, 44 минуты и 37 секунд
Иначе говоря:
1318 дней
Или 32 944 часа
Или 1 976 640 минут
Или 118 598 400 секунд
Но эти цифры непрерывно менялись. И быстрее всего сокращалось количество секунд.
* * *
В тот день, несмотря на скверную погоду, я вышел из офиса, чтобы посидеть в кафе «Встреча»: я очень любил это маленькое кафе в пяти минутах ходьбы от министерства. Устроился за столиком у окна, по которому хлестал дождь, собиравшийся еще с утра. Мне нужно было дописать фальшивое письмо в отдел петиций и ходатайств. В этом отделе у меня появилось несколько друзей-сослуживцев. Друзья-сослуживцы по сравнению с просто друзьями – все равно что гамбургер по сравнению с натуральным бифштексом: вкуса никакого, в желудке тяжесть, но о голоде забываешь.
Привычка заходить в кафе появилась у меня недавно. Надо же как-то развлекаться. Впрочем, от этой моей привычки была еще и польза. Если я по собственной инициативе проводил все рабочее время вне стен министерства, то мои коллеги из отдела петиций и ходатайств, по-видимому, боялись отлучиться даже ненадолго и целый день сидели как пришитые. И я подумал: надо их хоть чем-нибудь занять. Я стал составлять для них фальшивые петиции с копиями несуществующих документов, изо всех сил стараясь придать тем и другим максимальное правдоподобие. А еще отправлял на имя каждого из моих приятелей злобные письма от вымышленных жалобщиков.
Месье Даниэлю Шодронне (или Грегуару Блондену, или Батисту Ланглуа) лично.
Уважаемый месье Шодронне!
Я крайне удивлен и возмущен тем, что ваш отдел до сих пор не отреагировал на мою жалобу от (число, месяц, год), принятую Вами и зарегистрированную под номером (номер). Хотя, казалось бы, обращение по такому важному и срочному делу должно быть рассмотрено незамедлительно: Вы и сами пришли бы к тому же выводу, если бы заглянули в досье, которое в данный момент находится у Вас (расписка в получении №…) и которое было своевременно передано Вам моим юристом, мэтром Проспером Лашезом, членом Меменонской коллегии адвокатов.
Несмотря на то что мое ходатайство о возмещении ущерба было подкреплено достаточно вескими доводами, ваше ведомство до сих пор не приняло никаких мер по данному делу. Настоящим уведомляю… обычным порядком… обратиться в суд… препятствование законной деятельности… с глубоким уважением.
Я писал это и тихо посмеивался над собственной глупостью, когда мимо прошел официант и сказал хозяину, показав большим пальцем на нечто у себя за спиной:
– Надо ей сказать, чтоб перестала сырость разводить! И так дождь льет!
Хозяин за стойкой расхохотался.
Я посмотрел в окно. Сначала я ничего не понял. Только увидел на террасе девушку, одиноко сидящую под проливным дождем, за столиком, над которым не было навеса.
И тут я почему-то – до сих пор не знаю почему – убрал черновики писем в карман, взял свой кофе и вышел к ней на улицу.
Девушка, которая плакала под дождем на террасе кафе
В жизни не видел такой мокрой девушки. На голове у нее была узкая облегающая шапочка, из-под которой свисали пряди волос средней длины, прилипшие к лицу и похожие на крысиные хвосты. Она плакала. Только заметив это, я наконец понял шутку официанта.
Девушка плакала широко раскрыв глаза, из носу текло, но она его не вытирала, намокшая блузка прилипла к телу, и под ней угадывались очертания бюстгальтера, надетого в основном для красоты, юбка точно приклеилась к тощим ляжкам, и на щиколотки сбегали потоки воды.
Прямо катастрофа.
– У вас что-то случилось? – спросил я.
Не глядя на меня, она ответила:
– Нет.
– Я в этом не уверен. Вы заметили, что дождь идет?
Она кивнула.
Я продолжал:
– Вы не хотите под крышу?
Вместо ответа она взглянула на меня глазами полными слез и слабо покачала головой. И тогда я остался там, допивая кофе, разбавленный дождем, и медленно превращаясь в половую тряпку.
Я слышал, как в зале кафе официант и бармен хихикают, глядя на нас. Видел, как пробегающие мимо прохожие с зонтами бросают на нас изумленные взгляды. И почувствовал, что я смешон. В какой-то момент я сказал ей:
– Вы точно не хотите зайти внутрь? Если мы останемся здесь, то промокнем насквозь.
Она не ответила. Слезы непрерывно катились у нее по щекам до подбородка, а оттуда капали на юбку.
Казалось, это вода вытекает из треснувшей вазы.
Еще одна с мозгами набекрень, подумал я. И почему меня всегда привлекают именно такие? Эта была совсем чокнутая, я ничем не смог бы ей помочь. Дело как будто ясное. Но я по природе любопытен, а в тот момент более интересного занятия у меня не было. И я решил: останусь с ней, там видно будет. Чем я рискую? Письмо может подождать. Сейчас июль, на улице не холодно, смерть от воспаления легких мне не грозит. А если и грозит, то только через 3 года, 7 месяцев, 7 дней, 2 часа и т. д.
И вдруг девушка произнесла беззаботным тоном:
– Хорошо у меня получилось?
– Что?
– Слезы. У меня хорошо получилось?
Сейчас она больше не плакала. Ее плач был притворством. Я обиделся. Вспомнил официанта, бармена, посетителей кафе, прохожих, всех тех, кто наверняка потешался надо мной, когда я торчал на улице под проливным дождем, как полный идиот, в запотевших очках, пропитавшись водой, словно расстроенный футбольный фанат пивом.
