Несомненно, тетя Жизель была провидицей.
* * *
Она страдала комплексом, который обычно возникает у людей без диплома – каким бы ни был их реальный уровень компетентности, они всегда чувствуют себя самозванцами и боятся, что их вот-вот разоблачат. Она много читала и вообще была высококультурным человеком, но почти тридцать лет просидела в министерстве жалоб и рекламаций на маленькой, незаметной должности. Ее обязанности заключались в том, чтобы обходить кабинеты и класть сегодняшнюю почту в самый низ огромной стопки писем, накопившихся за предыдущие дни. Эта работа требовала известного физического напряжения и была сопряжена с некоторой опасностью, поскольку стопки могли развалиться, и тогда вся груда писем свалилась бы ей на голову.
А у меня, с тех пор как я стал зачитываться путеводителями Насардина, наконец-то появилась цель в жизни: я хотел совершить кругосветное путешествие.
Я уже представлял себе, как это будет. Я поеду с запада на восток, подобно Филеасу Фоггу, чтобы терять час при пересечении каждого часового пояса и в итоге опоздать ко дню своей смерти. Я погружался в долгие раздумья, строил самые фантастические гипотезы: а если я продолжу эксперимент, продолжу движение навстречу солнцу, сумею ли я с помощью этого трюка продлить себе жизнь, добавив к роковой дате еще несколько дней? И более того: если я буду непрерывно перемещаться против часовой стрелки в режиме реального времени, постоянно скользить по волнам, не касаясь земли, как серфингист, смогу ли я превратить свою жизнь в один бесконечный день, день без грядущего завтра?
Нет, ничего не выйдет. Я двигался к неизбежному концу в неумолимой, вековечной последовательности недель и месяцев со скоростью вращения Земли вокруг собственной оси, 1600 километров в час, к которой следует прибавить скорость вращения Земли вокруг Солнца, то есть тридцать метров в секунду. Пришлось смириться с тем, что время нельзя остановить. И я должен буду жить, как песчинка, чувствующая, что она соскальзывает в воронку песочных часов.
Итак, я решился умереть. Я утешал себя тем, что, во-первых, это случится еще нескоро, а во-вторых, случится не только со мной, ведь пункт назначения у всех у нас один; разве что в смысле выбора маршрута наблюдается прискорбное неравенство.
Но я так невнимательно слушал учителей на уроках, что в итоге стал путать понятия длительности и отдаленности. Поскольку событие, до которого еще далеко (по времени), всегда кажется не таким страшным, я решил, что место моей смерти должно находиться где-нибудь подальше (от моего дома). При этом я упустил из виду тот факт, что, какое бы расстояние ни преодолевал человек в течение своей жизни, он всегда берет в дорогу самого себя.
И поэтому в нужный момент, то есть в момент смерти, я неизбежно окажусь в нужном месте.
* * *
Но есть одна проблема: чтобы путешествовать, нужны деньги.
А потому, едва получив аттестат о среднем образовании, я по протекции тетушки Жизель поступил на службу в министерство жалоб и рекламаций на низшую из должностей тарифной сетки – младшего помощника референта.
Моя профессиональная карьера началась через несколько месяцев после того, как мне исполнилось восемнадцать лет, в отделе профилактики непредвиденных ситуаций, который мы между собой называли «Профнепред».
Меня назначили в архив, хранителем материалов под общим названием «Списанное», очевидно посчитав не слишком эффективным работником. По правде говоря, я никогда не понимал, в чем заключался смысл моей работы. Боюсь, такое же непонимание испытывают и другие служащие, особенно сотрудники министерств. Вначале я пытался выяснить, каким образом можно заниматься профилактикой ситуаций, если они непредвиденные, то есть о них по определению нельзя знать заранее. Однако уклончивые ответы и недовольные взгляды коллег заставили меня отказаться от дальнейших расспросов.
Долгие месяцы я соблюдал общепринятое расписание: приход на работу в 9 часов 30 минут, кофе до 10 часов, работа (?), перерыв на обед с 12 часов 30 минут до 13 часов 30 минут, работа (?), перерыв на кофе с 16 часов до 16 часов 25 минут. Дни текли, как вода, без цвета, без запаха и решительно без всякого вкуса. У меня начинался медленный распад личности, характерный для всех офисных работников, и, подобно им всем, я уже смотрел на окружающий мир потухшим взглядом рыбы, которую выловили три дня назад.
В 16 часов 45 минут, убрав в ящик сборники судоку, закрыв почту и все вкладки в интернете, я выключал телефон, чтобы меня не побеспокоили (явно лишняя предосторожность – мне никто никогда не звонил). В 17 часов 10 минут я выходил из комнаты, чтобы спуститься вниз, попрощаться с коллегами и быть у вахты ровно в 17 часов 30 минут – к окончанию рабочего дня.
Подразделение, в котором я занимался своей бесполезной деятельностью, находилось на верхнем этаже здания, что было совершенно нетипично для архива. По какой-то странной, одному начальству известной причине остальные подразделения располагались на четвертом этаже: только я добрался до самого верха.
На девятом этаже лифт со вздохом открывался, выпуская пассажира в длинный пустынный коридор, освещенный болезненно яркими лампами дневного света. По обеим сторонам коридора тянулись никем не занятые кабинеты, а в самом конце, слева, была моя комната. Я приходил туда без всякого воодушевления. От моих шагов пробуждалось эхо, гулкое, как в церкви. Иногда мне казалось, что за мной кто-то идет, и я оглядывался.
Зимой на этаже было холодно, летом жарко: отсутствие отопления и кондиционера позволяло мне жить в гармонии с природой, в полной мере ощущая смену времен года.
На двери комнаты, как положено, висела напечатанная на принтере бумажка с моей фамилией, а пониже – табличка с надписью крупными буквами: СПИСАННОЕ. Три последние буквы отвалились, правда, их следы еще можно было разглядеть на запыленном, потемневшем слое засохшего клея. В целом получилось:
Зловещий смысл этой короткой фразы был понятен только мне.
Мой кабинет представлял собой большую светлую комнату с широким окном, откуда открывался великолепный вид на городские крыши.
В моем распоряжении были письменный стол из металла с двумя ящиками (ключа от них мне не дали), телефон, набор протекающих шариковых ручек, коробочка со скрепками и ластиками, логарифмическая линейка, которой я не умел пользоваться, кресло на колесиках, большой настенный календарь за прошлый год, два стула для посетителей, длинный многофункциональный стол – на нем стояли неработающая кофеварка и комнатное растение из пластика в очень плохом состоянии. На собственные деньги я купил чайник и в неимоверных количествах поглощал растворимый кофе, надеясь забыться.
Туалет находился на другом конце коридора, и дверь там не закрывалась.
Кто-то – вероятно, один из моих предшественников – вывел на стене туалета несмываемой краской: «Нас…ать на начальство».
