И не могу заставить себя повернуть ключ в замке.
В этой главе читатель лишний раз убедится: лучшее средство, чтобы оказаться на седьмом небе, – это граната
Поскольку Леонтине не хотелось, чтобы в приемные дни ее отвлекали, она стала регулярно добавлять в кружку с молоком для малыша Морена лауданум. В результате у ребенка развилась пагубная наркотическая зависимость. В семье рассказывали, что еще в юном возрасте, когда его что-то огорчало или беспокоило, он не мог обойтись без дурманящего зелья. Но лауданум не отпускали без рецепта, поэтому мальчик перешел на алкоголь: ведь спиртное, к счастью, было в свободной продаже.
Он уже успел прослыть пьяницей, когда на ежегодном балу пожарных познакомился с Анемоной. Анемона, которой предстояло стать моей прабабушкой, при своем нежном цветочном имени отличалась могучим сложением и суровым нравом. Морен был человек состоятельный, вел себя смирно, даже когда напивался, и к тому же все в округе знали: мужчины в его семье уходят из жизни в приемлемом возрасте. Анемона прикинула, что, выйдя за Морена, сможет очень скоро стать богатой вдовой, и решила не упускать своего счастья. Она быстро окрутила моего прадеда и без передышки родила ему четверых детей: моих внучатых тетушек Жизель, Жильберту и Жинетту, а также моего деда Мориса. А затем, получив все, что ей было нужно, устроила моему прадеду домашний ад и завела привычку колошматить его без всякой жалости.
К счастью, как раз в это время началась война.
Морена мобилизовали: ему тогда было почти тридцать три. Он отправился на фронт с улыбкой на устах и вернулся через одиннадцать месяцев. Противник обстрелял из тяжелых орудий траншею, в которой, пытаясь выжить, прятался солдатик Морен; при разрыве снаряда выбило одну крепежную балку, она взлетела вверх и угодила бедняге прямо в физиономию. Ему наложили двенадцать швов между бровями, и вдобавок у него появились небольшие проблемы с памятью. Он был признан непригодным для истребления бошей, а значит, бесполезным, и санитарный обоз доставил его домой. Город пышно отпраздновал его возвращение. Его встречали как героя, он стал местной знаменитостью, поскольку пострадал на войне (причем, заметим, пострадал не только физически, но и умственно). Как прежде, он регулярно напивался, проявляя похвальную верность давней привычке, однако стал обращаться к жене на «вы», и делал так до конца жизни. Жена била его смертным боем, надеясь вернуть ему память, но все было напрасно: он не узнавал ее и переносил истязания с покорным и безразличным видом. В конце концов ей это наскучило, и она переключилась на сына, то есть на моего деда Мориса. Как только мальчик видел, что мать приближается к нему, он начинал вопить от ужаса. Это был единственный момент, когда в глазах его отца вспыхивала слабая искра сознания: а вообще Морен зимой и летом сидел у огня и дремал либо безмятежно курил трубку. Так проходила его жизнь.
Как большинство тогдашних ветеранов, Морен привез с фронта скромные сувениры: немецкую каску, две мины и охапку гранат (в том числе знаменитую лимонку), которые очень эффектно смотрелись на каминной полке.
Однажды, когда Анемона, пышущая силой и здоровьем, в очередной раз принялась избивать сына (ему тогда еще не исполнилось и четырех лет), Морен вдруг встал, молча схватил малыша и выбросил его из окна гостиной на огородные грядки, а затем подошел к жене и обнял ее. Поскольку она не ожидала этого, то не стала сопротивляться. Тесно прижавшись к ней, он увлек ее к камину. Взял с каминной полки лимонку, зажег от трубки фитиль, и не успела Анемона осознать происходящее, как вместе с мужем испарилась в пламени взрыва.
Когда прибыли пожарные, все вокруг было усеяно останками Морена и Анемоны в виде мельчайших фрагментов. Тем временем мой дедушка Морис, сидя на грядке среди кочаников салата, играл ботинком 43-го размера, и никто не мог отнять у него этот ботинок, пока его сестры не вернулись из школы.
От дома остался только камин, на полке которого все еще красовались чудом уцелевшие мины, гранаты и шипастая немецкая каска.
В тот прекрасный весенний день, 1 мая, Морену захотелось немного развеяться.
* * *
Насардин выключает мотор, и Пакита вылезает из кабины.
– Бедный малыш, – говорит она, – совсем один, на грядке, среди кустов салата… Ужасная история!
– Но абсолютно подлинная и правдивая. Дед сохранил этот ботинок на память… Не знаю, куда он потом девался.
Я вылезаю из фургона, оглядываюсь вокруг и говорю:
– Какой у вас милый садик.
– Ах да, ты ведь еще не знаешь! – говорит Насардин, захлопывая дверцы фургона. – Я тут строю гараж, часть земли уйдет под него. Работы еще много, но дело движется…
– Бедный малыш! – ни к кому не обращаясь, повторяет Пакита, ища в сумочке ключи.
Вот она открывает дверь, и я вхожу следом за ней.
Она вешает на крючок свою шубку, снимает лодочки, надевает шлепанцы на каблуках, украшенные розовыми перьями, оборачивается ко мне и с беспокойством спрашивает:
– А что с ним было потом, с этим несчастным мальчуганом?
– Его отдали в сиротский приют вместе с сестрами Жизель, Жильбертой и Жинеттой.
– Хвала Всевышнему! – вздыхает Насардин.
– А сам он от чего умер? – интересуется Пакита: эта история успела заинтриговать ее.
– В него попала молния. Из-за осла.
– Попала молния…из-за осла?.. – недоверчиво спрашивает Насардин.
Да, именно так.
Из этой главы читатель узнает, какая страшная трагедия может произойти с человеком, если его длинноухий помощник отличается поистине ослиным упрямством
Выйдя из приюта, Морис и его сестры унаследовали родительское имущество в равных долях, то есть каждому достались жалкие крохи.
Морис не любил работать, в особенности работать руками, поэтому он решил посвятить себя науке. На свою часть наследства он приобрел тележку и осла, чтобы разъезжать по дорогам и изредка перевозить товары, но при непременном условии, что погрузкой и разгрузкой будет заниматься не он, а кто-нибудь другой.
Наряду с трагической судьбой, хрупкой конституцией, ленью и более чем скромной суммой денег мой дед Морис унаследовал от отца некоторую склонность к выпивке. И поскольку он чаще бывал пьян, чем трезв, ответственную роль навигатора в их совместных путешествиях приходилось выполнять ослу Бимбиму. Перед тем как напиться, дед отдавал команду:
– Бимбим, в кузницу!
Или:
– Бимбим, к Моро!
И Бимбим послушно отправлялся в путь, звучно постукивая копытами. Это было флегматичное существо с кротким взглядом отвергнутого ухажера. Он сворачивал, куда ему хотелось, игнорируя кратчайшую дорогу, поэтому доставка обычно выполнялась с большим опозданием. В то время перевозки давно уже осуществлялись на больших и маленьких грузовых автомобилях, но Морису так и не удалось получить права: этому воспрепятствовало местное управление здравоохранения. Чтобы у него был хоть какой-то заработок, ему поручали доставку малоценных товаров, не требовавшую срочности. Люди видели, как мимо проезжает тележка, в которой лежит спящий Морис, и голова у него мотается из стороны в сторону, когда колесо наезжает на камень или проваливается в рытвину. Бывало, и нередко, что тележка стояла на краю обрыва, мой дед дремал, а Бимбим с меланхоличным видом поедал чертополох.
