– Это какой-то вывернутый наизнанку мир! Тебе любопытно, что мне нравилось в тех каникулах под серым дождливым небом? В отличие от остальных месяцев, когда ты был занят своей операционной и своими больными, тут ты полностью принадлежал мне. Наконец-то мы были вместе, ты и я. Поэтому я не желаю знать, что время, которое ты мне посвящал, было всего лишь предлогом для встреч с любовницей.
– Камилла не была моей любовницей, это было совершенно другое. А ты-то сам, ты хоть раз поинтересовался, хорошо ли мне, доволен ли я, счастлив ли?
– Я был ребенком! – крикнул Тома́.
– Ты вырос, а я подыхал от одиночества! – крикнул в ответ его отец.
– А мама?
– Твоя мать здесь ни при чем, я тоже. Это была настоящая любовь с первого взгляда, Тома́, такие вещи не поддаются объяснению, – проговорил Раймон вполголоса.
– Ну, хватит с меня болтовни с отцовским призраком! Прошу тебя, приставай к кому-нибудь другому, лети куда-нибудь еще, только подальше от моей постели.
– Как хочешь, мы продолжим этот разговор завтра. Концерт вытянул из тебя все силы, сейчас не самый удобный момент, чтоб все это на тебя вываливать.
Тома́ встал и направился в спальню. На пороге он оглянулся на отца и окинул его свирепым взглядом:
– Никакого завтра не будет, потому что этого вечера не было, этого разговора тоже. Мне приснился кошмар, в котором сошлись все мои боли и тревоги: Софи, ты, фальшивые ноты в зале Плейель, негодующий взгляд дирижера, огорченный вид Марселя. Я по-прежнему в доме матери, лежу на диване в гостиной. Проснувшись, я уже всего этого не вспомню. Продолжится день годовщины твоей смерти, встречи с Софи не было, мой концерт еще не состоялся, и у меня самые лучшие воспоминания о летних каникулах с отцом.
4
Тома́, не открывая глаз, стал ощупью искать звонящий будильник, потом, борясь со сном, сообразил, что его разбудил телефонный звонок. Он вяло потянулся к смартфону и посмотрел на экран. Нажимать отбой было бесполезно, мать не успокоится, пока он не ответит.
Он прижал телефон к уху, и туда хлынул поток слов. Материнский голос действовал на него как успокоительное, оставалось слушать ее в полусне, иногда издавая невнятное бурчание.
– Тебе удалось отдохнуть?
– Ммм…
– Я чувствую себя виноватой в том, что тебе стало так плохо после курения. Пожалуй, я слишком легкомысленно к этому отнеслась. У каждого индивидуальная реакция. У твоего отца была мерзкая привычка смеяться над моей аллергией, он утверждал, что она существует только у меня в голове. По-моему, не важно, где это происходит, в голове или в крови, важен только результат, правда?
– Ммм…
– Вот я, к примеру, реагирую на чеснок. Если в блюдо попадет хоть крохотная частичка, я неминуемо проведу бессонную ночь – мой желудок будет бунтовать.
– Ммм…
– Ты отвратительно выглядел, я так казнила себя за это! Надеюсь, все уже прошло, а если нет, то остаются старые добрые средства от похмелья, самое лучшее – томатный сок после пробуждения, он сразу поставит тебя на ноги, лимонный тоже годится. А вообще-то, невзирая на настроение, ты был настоящий красавчик.
– Ммм…
– Сегодня вечером мы с твоей крестной снова придем послушать тебя, я постараюсь, чтобы она тебя не отвлекала; не переживай, в какой бы ряд ты нас ни посадил, нас все устроит. Не забудь оставить для нас билеты в кассе – две штуки, разумеется!
– Ммм…
– Что-то я заговариваюсь, я сказала, что со мной будет Колетт, а на самом деле это я буду с ней. Мы заглянем к тебе в гримерную. Знаешь, я тобой бесконечно горжусь, мне не хватает слов, чтобы это выразить. Который сейчас час, всего восемь? Боже, какая рань!
– Да.
– Тогда поспи еще, мама тебя любит. До вечера, мой милый.
Тома́ уронил телефон на ковер, разлепил глаза, обвел взглядом спальню. К его облегчению, было тихо, в окно струился золотистый утренний свет. Долгожданное одиночество обострило его чувства.
Раз мать попросила его оставить ей места, значит, она не приходила слушать его накануне, а раз не приходила, то, значит, не выходящего у него из головы вечера попросту не было. Ни концерта, ни ошибки при исполнении, ни Софи. И, главное, никакого призрака! Осознав это, Тома́ испытал приступ ликования. Сев в постели, он для пущей верности позвал отца:
– Папа! Папа, ты здесь? Если прячешься, чтобы меня напугать, это не смешно.
В памяти всплыло странное воспоминание. Игра, в которую они с отцом играли с раннего детства, заключалась как раз в том, чтобы пугать друг друга, прячась и неожиданно выскакивая из укрытия. Это началось, когда ему было лет шесть, и с тех пор не прекращалось. Они прятались друг от друга за деревом у школьных ворот, в факультетском вестибюле, в подъезде, в кабине лифта, за кулисами концертного зала, даже в больнице – там Тома́ с ведома отцовской секретарши прятался у него в кабинете. Для любимой шутки годилось любое место, за исключением собственно операционной и концертной сцены.
– Папа? – еще раз позвал Тома́, резко открывая шкаф, где не оказалось ничего, кроме чемодана и плаща.
Убедившись, что он совершенно один, Тома́ включил кофеварку и уселся в кухонном уголке, чтобы позавтракать. На душе у него было мутновато.
Позже, стоя под душем, Тома́ пришел к мысли, что должен с кем-то поговорить, поделиться своим сном, чтобы окончательно его из себя исторгнуть.
Добрым его приятелем, почти другом, был психиатр и меломан Сильвен. Тома́ часто приглашал его к себе на репетиции, поэтому теперь вполне мог попросить об услуге. Он позвонил Сильвену и предложил вместе пообедать. Сильвен, не будь дурак, ответил, что голос Тома́ свидетельствует о желании поговорить, а не просто съесть в его обществе бифштекс с жареной картошкой. Ресторан представлялся ему не самым лучшим местом для облегчения души. Уж не сердечные ли дела его тревожат, осведомился друг.
– Как тебе известно, психиатр – не советчик по части нежных чувств, – напомнил он.
– Тут другое, – заверил его Тома́. – Но ты прав, нам больше подойдет местечко поспокойнее. Я собрался рассказать тебе одну совершенно сумасшедшую историю.
Сильвену стало очень любопытно, и он назначил Тома́ встречу у себя в кабинете ближе к полудню.
Тома́ предпочел устроиться в кресле, а не на кушетке.
– Даже если это не настоящая консультация, ты все равно будешь соблюдать профессиональную тайну?
– Деликатность – свойство характера, старина. Обещаю, наш разговор не выйдет за пределы этих стен. Ну а теперь расскажи мне, что тебя сюда привело, иначе я не сумею тебе помочь.
