– Сейчас я скажу вам странную вещь: меня не оставляет впечатление, что мы с вами уже встречались.
Тома́ хранил молчание.
– Вы правы, слишком пафосно, но… – начала было объяснять Манон.
– Ничего подобного! Идемте, отец вас заждался, а у меня с утра маковой росинки во рту не было. Направление – буфет.
Гости скопились в просторной красочной гостиной. На полке декоративного камина высился огромный портрет Камиллы. На нем ей было лет пятьдесят; Тома́ наконец увидел лицо женщины, которая поразила его отца в самое сердце и с которой он более двух десятков лет поддерживал эпистолярный роман.
Манон набрала полную тарелку и заторопилась к нему, пока ее не перехватила какая-то расстроенная старая перечница.
– Ваша мать была красавицей, – сказал ей Тома́, беря миндальное безе.
– Она была само очарование, что гораздо важнее. Красота вянет, а ее лицо не покидала улыбка, даже когда она уже была не с нами. Мама ушла задолго до физической смерти… В последние месяцы она называла меня «мадемуазель», принимала то за санитарку, то за горничную, в плохие дни – за ребенка моего отца от другой женщины. Она кричала мне, что я не заменю ей дочь, эту неблагодарную девчонку, которая никогда ее не навещает. Но иногда ее лицо светлело, и мне казалось, что она меня узнает, хотя упорно молчит. Ну вот, наконец-то я могу толком погоревать… Простите, у меня получаются какие-то совсем невеселые речи.
– Не беспокойтесь, со мной вы можете говорить как на духу.
– Не думаю, что вы прилетели в Сан-Франциско ради похорон моей матери, тем более ради того, чтобы поддержать меня. Ну и воспоминания будут у вас об этом путешествии! Остается надеяться, что потом вы сумеете над всем этим посмеяться.
– Если только на пару с вами.
– Вы блестящий пианист! Когда вы назвались музыкантом, я решила, что это шутка. Здесь все корчат из себя творческих людей. Хорошо, что на ваш счет я ошиблась.
– Я недостоин похвал, просто это мое ремесло, – сказал Тома́, пожимая плечами.
– Это настоящее волшебство – выражать свои чувства, не прибегая к речи.
– А вот вы не сказали, чем занимаетесь.
– А вы и не спрашивали.
– Теперь спрашиваю.
– Я кондитер. Рада, что вы оценили мои безе, слопали сразу восемь штук – это кое о чем говорит.
– Кондитер?
– Представьте себе. А что?
– Ничего, просто впервые в жизни встречаю кондитера.
– Извините, я пошутила. У меня книжный магазин возле Юнион-сквер. Только умоляю, не спрашивайте, кто мой любимый писатель, это все испортит.
– Что испортит?
– Наш разговор. Он бессмысленный, но он помогает мне забыть, где и зачем я нахожусь.
Раймон, занявший позицию перед буфетом, переминался с ноги на ногу от нетерпения. Тома́ понял, что причина этого – он. Попросив у Манон прощения, он пообещал, что наполнит тарелку и сразу вернется, чтобы продолжить ее охранять.
Поравнявшись с отцом, он наполнил свою тарелку последними, уже заветренными канапе.
– Когда закончишь флиртовать, словосочетание «хозяйка книжного магазина» тебе что-нибудь напомнит?
– Ты подслушивал?
– Я прогуливался. Со мной никто не разговаривает. Я стал было подслушивать Бартеля, но это оказалось выше моих сил. Неудивительно, что Камилла умерла: этот тип смертельно скучен. «Хозяйка книжного магазина» – что-то мне это напоминает…
– Книги?
– Великолепно, мы на верном пути. Куда мы кладем купленные книги? В сумку! А что еще бывает в сумке? Мой прах, забытый тобой в мавзолее!
– Вот дерьмо!
– Ну, это сильно сказано.
– Сейчас принесу.
– Я бы давно попросил тебя это сделать, если бы сторож не запер храм на ключ. Надеюсь, во второй половине дня он его снова откроет. Вот ты и похоронил отца, может дурачиться дальше.
– Я сделал это пять лет назад!
– Да, сейчас самое время дерзить. Короче говоря, на данный момент операция «урна» обернулась фиаско.
– Операция «урна»? – переспросил Тома́.
Но Раймон уже исчез, и ему осталось только хлопать глазами.
– С кем вы разговаривали? – поинтересовалась Манон, подойдя к нему.
– Сам с собой, такая у нас, пианистов, привычка. Одиночество – наш скорбный удел.
Подруга Камиллы подошла налить себе большой бокал белого вина. На ней был парик в стиле «афро» психоделической расцветки. Прежде чем удалиться, она выразительно им подмигнула.
– Полагаю, похороны вашего отца прошли в более традиционном стиле?
– Скорее то была неоконченная симфония.
Прошел час. Гости понемногу расходились. Когда гостиная почти опустела, Тома́ увидел Бартеля, сидевшего в кресле и смотревшего в пустоту.
– У меня впечатление, что вы сейчас нужны вашему отцу, – прошептал он Манон.
Она внимательно посмотрела на него:
– Он не мог себя заставить навестить ее в клинике, куда сам же ее поместил. Наверное, ему была невыносима мысль, что человек его склада сбыл жену с рук. Отец всегда добивался желаемого, не прибегая к жульничеству, лжи, подхалимажу, исключительно упорным трудом и усилием воли. При такой степени успешности это редкое достижение. Он – прямой человек, у него трудный характер, зато я не знаю никого, кто сравнится с ним честностью. Но их супружество осталось мне непонятным. Они любили и уважали друг друга, там даже было взаимное восхищение, но они оставались очень далеки друг от друга: ни тени нежности, а ведь это абсурд, мама была такой жизнерадостной! Жизнь в ней так и кипела. Я часто удивлялась, что у них общего. Разве что правы те, кто говорит, что противоположности сходятся. Ваши родители были прочной парой?
– Я тоже ничего в них не понимал, вернее, понял только недавно. Они разошлись за десять лет до смерти отца, после чего стали прекрасно ладить, часто ужинали вдвоем. Мама любила его общество, папа ее смешил, а она его умиротворяла.
– Кто-то из них устроил свою жизнь заново? Или, может, оба?
– Их жизнь осталась прежней, отсюда проблема.
– Все равно я вам завидую – это то, что я предпочла бы. Уверена, что мама тоже. Отец – заядлый консерватор, развод был для него неприемлем. Но вы правы, займусь-ка я им, – вздохнула она. – Не знаю, как вас благодарить!
– За что? Мне давно не было так хорошо… Я про орган, конечно.
– Ваша неуклюжесть обезоруживает, – сказала Манон с улыбкой.
Она долго смотрела на него, борясь с собой, а потом пригласила вместе поужинать следующим вечером – без всякой задней мысли, уточнила она. Но Тома́ ответил, что в это время он уже будет лететь во Францию. Из Парижа он сразу полетит в Варшаву, где у него концерт в субботу вечером.
