Тома́ бросил взгляд на Миа, внимательно слушавшую игру Пола.
– Если я ничего не путаю, не так давно она снялась в английской комедии, забыл название… Четыре-пять лет назад я смотрел этот фильм в Лондоне.
– Вы жили в Лондоне? – спросила его Лорэн.
– Недолго, в профессиональных целях.
– Кстати, вы кто? Чем занимаетесь?
– Как познакомились Пол и Миа?
– Вы всегда отвечаете вопросом на вопрос?
– Не всегда, но часто.
– Почему это вам интересно?
– Согласен, будем отвечать по очереди. Уверяю вас, я не отличаюсь неуместным любопытством. Актеры много гастролируют, музыканты тоже; у меня был роман со скрипачкой, но выяснилось, что отношения на расстоянии – это не мое.
– Пол и Миа познакомились благодаря этому фильму, вернее, из-за него. С ней об этом говорить не стоит, для нее это не самое приятное воспоминание. Ее партнер был верен ей только на экране. Только я ничего вам не говорила, хорошо?
– Я глухая, поэтому тайна останется тайной, – вмешалась Миа, поворачиваясь к ним. – Я сбежала на Монмартр, в ресторанчик моей лучшей подруги, а Пол оказался его постоянным клиентом. Раз уж у нас не осталось секретов, позвольте дать вам дружеский совет: если любите гастролирующую женщину – гастролируйте вместе с ней. Следуйте моему примеру: я разъезжаю вместе с Полом.
– Вы не обидитесь, если я уйду по-английски? – взмолился Тома́. – Я очень устал, а завтра у меня тяжелый день.
Он достал кошелек, но Артур показал жестом, что он его гость.
Вечер был теплый, небо усыпали звезды. Тома́ решил вернуться на Грин-стрит пешком, ему нужно было освежиться и побыть в одиночестве, для этого лучше всего годилась получасовая прогулка.
Раймон расхаживал по колумбарию со скрещенными на груди руками, замечая мельчайшие подробности, как в былые времена при подготовке к операциям.
– Должен признать, как ни мало мне этого хочется, что твой муж отлично тебя знал, – сказал он, понюхав букет шиповника на алтаре. – Вообще не пахнут, так что наплевать, что у меня теперь нет обоняния.
Он ушел вглубь помещения и сел в заднем ряду, чтобы увидеть то же, что будут видеть на следующий день близкие Камиллы.
– Я зря теряю время. Даже если Тома́ придет последним и сядет здесь, Манон его рано или поздно обнаружит. Соображай, старина, либо завтра, либо никогда!
Он перевел взгляд с алтаря на входную дверь, долго изучал кресло для Бартеля, оглядел весь первый ряд, посмотрел на электронный орган, снова на входную дверь.
– Прикинуться кюре – этот будет, пожалуй, чересчур, но решение как будто найдено, – прошептал он, чрезвычайно довольный собой.
Вставая, он разгладил брюки с мыслью, что даже после смерти не избавился от старых привычек.
Радуясь, что вечер прошел не зря, он прошел сквозь стену. Зачем утруждаться и поступать по примеру живых?
Появившись в комнате Тома́, Раймон сел в ногах кровати и уставился на него.
– Ты спишь? – спросил он шепотом.
Тома́ не шелохнулся.
– Наша завтрашняя проблема решена. Надо будет выйти чуть раньше, чем мы собирались, не позже девяти. Хочешь, чтобы я тебя разбудил? – Все еще не получая ответа, Раймон переместился к подушке и зашептал: – Когда я заходил к тебе в комнату, прежде чем идти спать, ты всегда притворялся спящим и так сильно сжимал веки, что я кусал себе губы, чтобы не засмеяться. Разоблачать тебя мне не хотелось, ты так старался! Часто ты забывал выключить под одеялом фонарик, свет был виден снаружи. Я уходил в кабинет, чтобы еще посидеть за своими книгами, а потом возвращался и забирал у тебя, уже спящего, фонарик. Знаешь, Тома́, если бы мне довелось пожить еще, если бы я имел на это право, то я бы заставил Камиллу подождать. В последние годы жизни я ужасно по тебе тосковал. Уверен, ты будешь тосковать по мне еще сильнее.
Раймон поцеловал Тома́ в лоб, потрогал его простыню и пожалел, что не может укутать сына, как в детстве.
12
– Зачем выходить так рано? – спросил Тома́, завязывая галстук.
– Затем! – отрезал отец.
– Тебя сжигает нетерпение?
– Ждать любовного свидания двадцать лет – по-твоему, это нетерпение?
– Значит, нервы.
– Ты на моем месте не волновался бы? Лучше помалкивай: я не забыл, как ты выглядел, когда к тебе заглянула Софи.
– Пусть так, но церемония начнется только через два часа, околачиваться перед входом – верный способ попасться на глаза.
– О том и речь: я как раз хочу, чтобы тебя заметили. Ты не будешь туда просачиваться, тебя пригласят!
– В каком мире ты живешь? Прости, я не это хотел сказать, просто никто не станет приглашать незнакомца на похороны своей матери, это не танцевальная вечеринка.
– Будешь судить, когда там окажешься. Ты мне доверяешь?
– А что, у меня есть выбор? Знаешь, так мне даже больше нравится. Если твой план провалится, мне, по крайней мере, не будет стыдно за свое дурацкое поведение.
Раймон уставился на сына с чуть заметной улыбкой:
– Дурацкое по отношению к кому?
– Прежде всего – к дочери Камиллы.
– То есть к Манон. Ты забыл, как ее зовут?
– Хорошо, к Манон, если тебе так больше нравится.
– Лично мне ничего не нравится.
– Ну что, идем или продолжим препираться?
– Осталось обсудить одну мелкую подробность, – пробормотал Раймон. – Впрочем, не такая уж она мелкая… В чем ты понесешь мою урну?
Тома́ огляделся. Его большая дорожная сумка привлекла бы ненужное внимание. Он вернулся в спальню и порылся в шкафу.
– Нашел! – объявил он, возвращаясь в гостиную с матерчатой сумкой.
Из-за эмблемы книжного магазина Раймон был готов забраковать этот вариант как слишком простой, лишенный должной уважительности.
– Поверь, это то, что надо, – заверил его Тома́. – Это всего лишь сумка, а не твой траурный наряд.
Раймон проверил, чистая ли сумка внутри. Время поджимало, поэтому он согласился, чтобы его урна была доверена этому вместилищу.
Машина доставила их к ограде парка. Прошагав по аллее, Тома́ остановился в полусотне метров от колумбария.
– Что теперь?
– Ничего, гуляем.
– Гуляем?
– У тебя ранняя глухота? Прохаживайся взад-вперед, неужели это так трудно понять?
