Тома́ подошел к афише на колонне. Дэниел Хардинг, Российский национальный оркестр под управлением Михаила Плетнева, Анн-Софи Мюттер, Жан-Ив Тибоде, Элен Гримо – таков был список музыкантов, которым предстояло выступать в этом зале в ближайшие недели. О том, чтобы играть здесь, можно было только мечтать. Тома́ толкнул дверь.
В холле было пусто, работал только продавец в билетной кассе.
– Сейчас я научу тебя искусству хитрости, – сказал шепотом отец. – Попроси разрешения побывать в зале. Представься, назовись известным французским музыкантом, проездом оказавшимся в Сан-Франциско. Уверен, тебя примут с распростертыми объятиями.
– Я просто пианист, какая там известность! – возразил Тома́.
– У нас с тобой одна фамилия, а я достиг известности. Не посрами меня!
Продавец билетов попросил Тома́ подождать и стал звонить. Вскоре перед Тома́ предстал специалист по связям с общественностью. Отец не ошибся: он с радостью взялся показать Тома́ зал. Позвав пианиста за собой, он стал задавать профессиональные вопросы, чтобы убедиться, что имеет дело не с самозванцем. Тома́ упомянул свои последние концерты, и сотрудник удивил его тем, что был наслышан об его исполнении концерта № 23 Моцарта в декабре в Стокгольме, в присутствии королевы.
– Знали бы вы, как я дрожал перед королевой Сильвией, – скромно заметил Тома́.
Сотрудник отвел его за кулисы, оттуда – на сцену перед залом, в котором могли разместиться десять тысяч семьсот слушателей.
Он с гордостью объяснил, что широкие вогнутые панно на потолке служат управляемыми отражателями, позволяющими регулировать акустику в зависимости от состава оркестра и численности аудитории. Марсель при виде всего этого запрыгал бы от восторга, подумал Тома́.
– Обивка стен с обеих сторон сменная, их звукоотражающими свойствами тоже можно управлять. Я бы с удовольствием позволил вам испытать эти чудеса техники, но инженеры уже готовят зал к концерту, который состоится сегодня вечером. Идемте, я покажу вам кое-что еще.
Тома́ поспешил за своим провожатым, восхищенный Раймон – за Тома́. Они вышли со сцены через противоположную дверь и перешли по коридору в соседнее здание.
– У нас два репетиционных зала. Они тоже достойны посещения.
Экскурсовод остановился перед дверью из светлого дуба.
Приготовленная для Тома́ порция сюрпризов еще не была исчерпана. В огромном репетиционном зале мог разместиться филармонический оркестр в полном составе.
– Правда, впечатляет? Сцена задумывалась для полноценных репетиций целой балетной труппы.
Помещение было не просто огромным, а колоссальным. Под стать сцене был и громоздившийся на сцене рояль «Бёзендорфер». Тома́ предпочитал «Стейнвеям» эту марку – за неподражаемую глубину басов.
– Попробуйте! – предложил экскурсовод.
Тома́ не нужно было предлагать дважды. Уже целых три дня он не прикасался к клавишам. Сев на табурет, он размял пальцы «Игрой воды» Равеля, потом исполнил два этюда Шопена – Первый «до мажор» и Двенадцатый «до минор». Спутник Тома́ не скрыл своего восхищения его мастерством.
С сожалением сняв пальцы с клавиатуры, Тома́ от души поблагодарил его за предоставленную сказочную возможность.
– Ждем вас у себя. У нас выступают музыканты со всего мира. Наша публика обожает делать открытия. Мы принимали множество ваших соотечественников, в конце этого месяца здесь будет играть мадемуазель Гримо.
– Вы серьезно? – Задав этот вопрос, Тома́ получил удар локтем в бок от своего папаши и с трудом устоял на ногах.
– Если вам интересно, вот наши координаты. – Провожатый протянул Тома́ визитную карточку.
Проводив пианиста до артистического выхода, он сердечно пожал ему руку.
– Ну что?! – торжествующе вскричал Раймон. – Кто был прав? Как видишь, от меня тоже иногда бывает польза. Если его предложение обретет конкретную форму, мы с тобой будем квиты.
По дороге домой, на Грин-стрит, Раймон удивился, что их везет не тот водитель, что утром, да еще в другой машине.
У церкви Святого Патрика, перед которой стоял катафалк, Тома́ резко обернулся к отцу:
– С твоим планом возникла серьезная проблема.
– Не пойму, что еще за проблема. План у меня – пальчики оближешь! Но раз ты предпочитаешь план В – валяй, ответственность на тебе.
– Оба плана начинаются одинаково: я должен незамеченным просочиться в толпу гостей.
– Тебе не придется прикидываться кюре, а в остальном я не представляю, как можно поступить по-другому. А главное, не пойму, что вдруг стряслось?
– Трудно будет остаться незамеченным, я ведь теперь знаком с Манон. Она обязательно меня заметит и удивится, что я затесался в толпу приглашенных на похороны ее матери.
– Тебе обязательно надо было с ней знакомиться? – вознегодовал Раймон.
– Это произошло по твоей милости: ты забыл, что отправил меня одного на репетицию траурной церемонии?
– Допустим, вы столкнулись, ну и что? Не сегодня завтра она тебя забудет, ей сейчас совершенно не до тебя.
– Мы перекинулись парой слов…
– Сколько всего было слов? – гневно спросил Раймон, скрестив на груди руки.
– Не знаю, мы болтали несколько минут.
– Надеюсь, ты не позволил себе флиртовать с дочерью Камиллы?
– Как тебе идут такие упреки! Нет, ничего похожего. Она спросила, что я здесь делаю. Я что, должен был вместо ответа сбежать?
– Ты, по крайней мере, не сказал ничего такого, что она запомнила бы? Ограничился банальным трепом? За последние дни у нее было слишком много собеседников: сотрудники похоронной конторы, цветочники, поставщики еды… Уверен, ты зря беспокоишься, она тебя не вспомнит.
– А вдруг? Мало ли что? – возразил со вздохом Тома́.
– Признавайся, что ты ей рассказал? Говори, я тебя слушаю. Выкладывай, Тома́.
– Я посоветовал ей не бояться церемонии прощания, предупредил, что истинная боль накроет ее потом и останется надолго.
Раймон выжидающе смотрел на сына:
– Ты сам это пережил или таким образом выпрашиваешь у меня прощение?
Тома́ отвернулся к окну машины.
– Пока ты размышляешь над ответом, я скажу, что не знаю, что вытворяло твое Сверх-Я, когда ты произносил эти прекрасные речи, но твое Я, уверяю тебя, флиртовало вовсю, причем с большим удовольствием!
У дома на Грин-стрит они увидели Артура, копающегося под капотом своего «сааба».
– Сломалась? – спросил Тома́, подойдя к нему.
– Нет, просто чихает при ускорении, не пойму, в чем дело.
