– Что еще за новости? Мы не в фильме «Дядюшки-гангстеры»
[4], – проворчал Тома́.
Стюардесса недоуменно нахмурилась.
– Делай, как я тебе говорю! – прикрикнул Раймон.
Тома́ приник к лицу больного.
– Яблоком не пахнет, – громко произнес он, как бы обращаясь к пристально наблюдавшей за ним стюардессе.
– Значит, это не диабетический кетоацидоз, – заключил Раймон. – Нажми ему на щеку, там, где крепится нижняя челюсть. Не спрашивай зачем.
Тома́ повиновался, и его пациент издал стон.
– Это не кома. Легкий обморок, – объяснил хирург.
Отец велел ему закатать мужчине рукава и поискать на предплечьях следы от уколов.
– Вот оно что! – уверенно произнес Тома́.
Сам себе удивляясь, Тома́ продолжил сыпать чужими словами, как будто за него говорил другой человек.
– Вы говорили, что он требовал свою сумку?
– Совершенно верно, – осторожно подтвердила стюардесса.
– Немедленно несите ее сюда!
Прежде чем подчиниться, стюардесса опасливо спросила:
– Вы уверены, что знаете, что делаете?
– Надеюсь, что знаю, – ответил Тома́ со вздохом, сильно огорчив отца.
– Избавь нас всех от своих дурацких реплик, лучше поройся у него в сумке, там наверняка лежит оранжевый пластмассовый футляр, продолговатый такой, это глюкагоновый набор, он нам понадобится.
Отец оказался прав: футляр нашелся. Внутри лежал шприц с раствором и пузырек с порошком.
– Теперь ты будешь делать так, как я скажу. Увидишь, это нетрудно. Сначала открой крышечку пузырька, потом воткни иглу в пластиковую пробку и нажми на поршень. Вот так, отлично. Теперь встряхни. Шикарно! Дальше все наоборот: втяни смесь в шприц. Великолепно, ты справляешься безупречно.
– А дальше что? – все еще боялся Тома́.
– Дальше задери ему рубашку. Большим и указательным пальцами левой руки зажми кожу, возьми шприц, как дротик, не касаясь поршня.
– Нет, я не смогу сделать укол… – пролепетал Тома́.
– Еще как сможешь!
– Нет, – ответил он, глядя на свои дрожащие руки.
– Все хорошо? – спросила стюардесса, услышавшая его бормотание.
Тома́ уже занес иглу над животом своего пациента, как вдруг за его спиной возникла его соседка по ряду.
– Этот человек не врач, он сам мне признался! – яростно запротестовала она.
Сомнение стюардессы усугубилось, она уже готова была вмешаться, но Тома́ успел воткнуть иглу в складку живота и опорожнить шприц.
Все затаили дыхание. Стюардесса не сводила глаз с Тома́, тот – с пациента, соседка затаила дыхание, Раймон ликовал.
Мужчина пришел в себя и спросил, где он. Соседка Тома́ пожала плечами и с сердитым видом двинулась обратно в хвост лайнера, громко сообщая всем пассажирам, что она не сумасшедшая, но что не обо всех в этом самолете можно уверенно утверждать то же самое.
Тома́ помог стюардессе отвести мужчину на его место и слово в слово повторил рекомендации своего отца.
– Дайте ему попить сладкого. А вы, месье, контролируйте свой уровень глюкозы до самого приземления.
– Спасибо, доктор, – сказали хором стюардесса и пассажир, восхитив Раймона.
Стюардесса даже предложила Тома́ пересесть в бизнес-класс, но быстро выяснилось, что там нет свободных мест.
– Ничего страшного, – успокоил он ее.
Сев в свое кресло, Тома́ наклонился к своей разгневанной соседке.
– Разве нельзя быть врачом и играть на пианино? – спросил он ее.
– Твой старенький папа еще на что-то годен? Видишь, как славно у тебя все вышло!
– Просто повезло. А вот если бы он не очнулся, что было бы тогда? Боюсь, меня вывели бы из самолета в наручниках за угрозу человеческой жизни.
– Он либо очухался бы, либо умер. Ты рискнул, желая его спасти, и преуспел, заслужив всеобщую признательность. За что меня упрекать? – В глазах Раймона читалась ирония.
Немного поразмыслив, Тома́ повернулся к отцу:
– Что именно происходило, когда я помогал этому человеку?
– Когда мы ему помогали. Я, кажется, тебе слегка ассистировал.
– Так я и думал. Мне показалось или ты действительно говорил через меня?
– Тебе показалось. Я бы никогда себе этого не позволил.
– Странно… Я говорил вещи, смысла которых не понимал, произносил неведомые мне слова. Как если бы ты в меня вселился!
– Не пойму, что тебя мучает. Важно то, что ты делаешь, а не то, что говоришь.
– Одним словом, больше не смей так делать. Отвратительное состояние! У меня было ощущение, что во мне пророс ты.
– Мечта любого родителя! Продолжить существование в сердце своих детей – что может быть прекраснее? – насмешливо ответил Раймон. – И вообще, зачем сгущать краски? Когда ты был мал, за тебя всегда говорила твоя мать. Я задавал вопрос тебе и получал ответ от нее.
– Ревность? Это что-то новенькое.
– Что ты болтаешь? Тебе пора отдохнуть. Нам предстоят великие дела.
Под крыльями самолета засинела бухта Сан-Франциско. Когда он завалился на одно крыло, Тома́ узнал выступающие из тумана красноватые башни моста «Золотые ворота».
Выходя из самолета, Тома́ облегченно перевел дух. Его пациент покинул лайнер до него. Стюардесса, прощавшаяся у двери с пассажирами, сердечно поблагодарила Тома́.
Тома́ ответил улыбкой на ее улыбку и гордо зашагал по рукаву.
– Почему бы тебе не попросить у нее номер телефона? Она полетит обратно в Париж только через два дня. Ты вполне мог бы пригласить ее завтра вечером в ресторан.
– Чтобы продолжить врать, корча из себя врача? Как будто в эти два дня у меня не будет других занятий!
– Я предложил это из лучших побуждений. Как рано я ушел! – вздохнул Раймон. – Мне еще столькому надо было тебя научить.
– Вот и мама недавно говорила мне то же самое.
– Вот как? Когда это было?
– Было бы хорошо, если бы ты помолчал, когда я буду проходить таможню, – сказал Тома́ отцу, вставая в очередь, казавшуюся нескончаемой.
