– Надо же! А я слышал, что Маргарита умерла!
– Так и есть. Та девушка, конечно, умерла. Разве во мне осталось хоть что-то от нее?
– Что же, сударыня, в память о своей давней любви вы поможете мне спастись от моего врага?
– А ты доверишься мне? Покажешь то, из-за чего гонится за тобой этот дьявол?
Дядя Готфрид тяжело вздохнул.
– Похоже, у меня нет другого выхода…
Он развязал свою котомку, вытащил из нее замшевый мешочек и вытряхнул на стол странное металлическое устройство, состоящее из нескольких концентрических кругов.
– Вот то, за чем охотится барон де Оливьер! Доктор Фауст называл его обероном…
– Да, он говорил о нем, но никогда мне не показывал. Да и на перстне изображен этот же оберон. Говоришь, он сам его тебе отдал?
– Он доверил мне его незадолго до смерти. Видно, чувствовал, что его смертный час близок…
– А как он умер?
– Страшно умер, сударыня! Накануне он остановился в маленькой гостинице, поужинал и лег спать. Но ночью в его комнате поднялся страшный шум. Хозяин гостиницы и все его домашние столпились на лестнице, они пытались войти в комнату – но безуспешно. Лишь когда рассвело, они смогли войти в комнату, где и нашли мертвого постояльца… все кости у него были переломаны, а на лице выражение такого ужаса, словно он видел самого дьявола!
– Так оно и было… разве что к нему явился не сам Сатана, а один из его прислужников. Видать, демон хотел получить оберон, но не нашел его и очень разозлился. Оттого-то доктор Фауст и отдал оберон тебе, что ждал появления демона.
– Так что же, сударыня, вы поможете мне скрыться от барона де Оливьера?
– А тебе и не нужно от него скрываться. Барон гонится не за тобой, ему нужен только оберон, и если оберона у тебя не будет – Оливьер перестанет тебя преследовать.
– Но кому же я могу доверить оберон?
– Есть только один человек, который может сохранить его, только один, кто не убоится прислужника Сатаны.
– Как же мне найти его?
– Пойдем, я отведу тебя к нему.
Дядя Готфрид хотел разбудить своего племянника, но старуха помотала головой:
– Не тревожь его. Пусть спит. Он слишком разговорчив, так что будет лучше, если он ничего не узнает.
– А что, если он проснется один в этой лачуге?
– Он не проснется до нашего возвращения, я об этом позаботилась. А Мауриций присмотрит, чтобы ничто не потревожило его сон.
Старуха взяла какой-то узелок, лежащий возле очага, и покинула свою лачугу. Мужчина последовал за ней.
Они углубились в лесную чащу и долго шли – сначала по едва заметной тропе, а затем и вовсе по бездорожью, продираясь через непролазный кустарник. Дядя Готфрид уже выбивался из сил, а старуха все шла и шла как заведенная.
Вокруг них ночной лес жил своей тайной жизнью, переговаривались столетние деревья, ухал филин, какой-то большой зверь трещал сучьями. Старуха не обращала на эти звуки никакого внимания.
Наконец, когда Готфрид уже падал с ног от усталости, они вышли на маленькую поляну, со всех сторон окруженную могучими елями.
Посреди поляны стоял остов сожженного молнией древнего дуба. Обгорелый ствол был покрыт трещинами и шрамами, как старый боец, побывавший во многих сражениях. Возле корней этого дуба из земли бил источник.
Старуха подошла к дереву и проговорила неуверенным, смущенным голосом:
– Прости, старец, что нарушаю твой покой. Выйди к нам, нам очень нужна твоя помощь!
– К кому вы обращаетесь, сударыня? – удивленно спросил Готфрид.
– Молчи! – шикнула на него старуха и повторила:
– Выйди к нам, старый человек!
И тут то ли заскрипели обугленные сучья, то ли из глубины дерева донесся скрипучий голос:
– Ты, женщина, принесла мне чего-нибудь вкусного?
– Конечно, старец, как я могла забыть! – она достала из узелка несколько печеных картофелин.
Дуб снова заскрипел, и вдруг одна из трещин на его стволе расширилась, и из нее вылез старик с длинными седыми волосами. Он казался старым, как само время, но в то же время крепким и мощным, как столетний дуб. Глаза его были белыми, лишенными зрачков, но в то же время зрячими, более того – зоркими, как ни у одного человека.
Старец схватил картофелины и жадно, торопливо съел их. Затем обратился к старухе:
– Чего ты хочешь, женщина?
– Помоги нам. Вот за ним, – она указала на Готфрида, – за ним гонится демон. Ему нужна одна вещь. Спрячь эту вещь, старец!
Старик взглянул на Готфрида пронзительным взглядом белых глаз, протянул руку. Готфрид положил в эту руку замшевый мешочек с обероном.
Старец поднес мешочек к глазам – и вдруг на его древнем лице расцвела улыбка.
– Я много слышал о нем! – проговорил он наконец. – Не беспокойтесь, у меня он будет в безопасности! Я сохраню его до лучших времен! – и в следующую секунду старец исчез, вошел в ствол дерева.
Ночь вступила в самый мрачный, самый темный свой час – тот час, что предшествует рассвету. В этот час людям снятся самые страшные, самые безысходные сны. Те, кто просыпается в этот час, в поту, с колотящимся сердцем, долго не могут заснуть и безуспешно пытаются вспомнить разбудивший их сон. А некоторые вообще не просыпаются. Именно в этот час чаще всего смерть собирает свою жатву.
В этот час к двери отделения интенсивной терапии варваринской больницы подошел худощавый сутулый человек с близко посаженными глазами. Он без труда открыл дверь и вошел в коридор.
Дежурная сестра дремала за столом, положив голову на руки.
Услышав сквозь сон крадущиеся шаги, она дернулась и приоткрыла сонные глаза. Сутулый человек пристально взглянул на нее и проговорил тихим злым голосом:
– Ты спишь. Я тебе снюсь.
– Сплю… – послушно повторила сестра. – Снишься…
Она снова уронила голову на руки и тихонько засопела. Судя по выражению лица, ей снился хороший сон.
Сутулый человек внимательно взглянул на список пациентов отделения, лежавший на столе, нашел нужную фамилию и отправился в палату. Однако, войдя туда, увидел только две пустые койки и следы поспешного бегства.
Прочитав фамилии на прикрепленных к изножью кроватей табличках, он убедился, что не ошибся палатой, а просто опоздал. Может быть, совсем немного. И что теперь делать?
Влад вспомнил разговор с тем страшным человеком в маске, который велел себя называть господином Оливьером. Тот приказал ему идти в варваринскую больницу и найти эту самую неуловимую бабу-курьера, которая лежит там под другой фамилией. Но он опоздал, баба уже слиняла. И если Влад доложит о своей неудаче, как бы не получилось так же, как с Риткой. Стоит теперь в прихожей вместо вешалки, не двигается, не говорит, только глаза таращит. Смотреть страшно… Этот самый господин Оливьер, как он велел себя называть, сказал, что это такое наказание за то, что не справилась с заданием. А что там с ней стряслось, отчего она не успела на встречу, теперь у Ритки не спросишь.
