Пока они делились впечатлениями, которые произвела на них Жустини, Маркус успел переброситься с гостьей несколькими фразами и не стал приглашать её к себе, справедливо полагая, что доне Мариузе это не понравится. Выяснение отношений в дальнейшем происходило на улице, затем в кафе, а полное примирение наступило уже в борделе, в комнатке Жустини, где она обычно восстанавливала силы после трудовой ночи.
— Я не приходил к тебе только потому, что делал свой диплом и был очень занят. А та девушка, что была со мной в кафе, всего лишь случайная знакомая, подруга Жозе Мануэла и его невесты. Мы с ней обсуждали, как лучше устроить их свадьбу, — врал напропалую Маркус в перерыве между любовными ласками, и Жустини ему верила.
— Мне так хочется увидеть, как тебе будут вручать диплом! — сказала она. — Ты не бойся, я надену скромное платье, и тебе не будет за меня стыдно.
Маркус замялся. Он уже пригласил на эту церемонию Эулалию...
— Диплом еще нужно защитить, — ответил он неопределённо, подвигнув Жустини на очередную уступку:
— Я могу даже не подходить к тебе, только посмотрю, и всё.
Маркусу стало стыдно — за себя, а не за Жустини, и он пригласил её на выпускной бал без всяких оговорок, полагая, что она имеет на это полное право в отличие от Эулалии — случайной знакомой, которая тут вовсе ни при чём.
С той поры он перестал бывать у Эулалии, сославшись на большую занятость в университете. Она приняла эту отговорку за чистую монету, а Соледад заподозрила неладное.
— Он больше к нам не придёт, потому что ты в прошлый раз устроил ему настоящий допрос, — мрачно сказала она мужу.
Маноло обиделся:
— Я всего лишь спросил, кто его родители и, главное, не женат ли он, как тот проходимец Умберту. По-твоему это допрос? Разве я не должен был проявить отцовскую бдительность?
— Ты перестарался. Напугал его.
— Ну, если он такой робкий, то, может, и к лучшему, что всё развалилось в самом начале и Эулалия будет меньше страдать, — рассудил Маноло. — Хотя, конечно, жаль. Парень мне понравился. Симпатичный, образованный. Я даже хотел посоветоваться с ним по нашему делу, ведь он изучает право...
— Ты уже всех замучил разговорами об этом деле! — рассердилась Соледад. — А говорить тут не о чем. Сеньор Эзекиел хоть и платит нам меньше, зато у него мы имеем постоянную работу. А этот Жонатан сбивает тебя с толку. Я не верю ему.
— Вот я и хотел посоветоваться с образованным человеком, стоит ли нам рисковать, — потупился Маноло, недовольный категоричным тоном жены.
Супруги умолкли, не желая продолжать тот бесконечный спор, который они вели уже более месяца и никак не могли прийти к единому мнению. А всё началось из-за этого змея-искусителя Жонатана, который лишил их спокойствия. И откуда он только взялся! Ведь как хорошо они жили, спокойно работая для Эзекиела! Он давал им ткани, Соледад кроила сорочки и брюки, смётывала их на живую нитку, а Маноло, усевшись однажды за швейную машинку, научился вполне прилично строчить. Так у них образовалась семейная артель, дело пошло гораздо быстрее, чем прежде, вдвоём они стали шить больше брюк и сорочек, а стало быть, и заработки их заметно выросли.
Но тут появился Жонатан — подловил Маноло в магазине Эзекиела, спросил, сколько тот получает за готовые брюки, и предложил ему вдвое больше. Маноло не устоял перед соблазном и продал Жонатану брюки, сшитые из ткани Эзекиела. Дома он с гордостью выложил добытые деньги перед Соледад, но вместо ожидаемой похвалы получил от неё нагоняй. За ткань ведь надо было отчитываться, и Соледад справедливо полагала, что «удачная» сделка Маноло может стоить им слишком дорого: они оба могут лишиться работы.
— Ну и не велика беда, мы будем работать на сеньора Жонатана! — беспечно заявил Маноло.
Однако позже выяснилось, что Жонатан не собирался обеспечивать их тканью, как Эзекиел, а лишь хотел получать готовые брюки. И Маноло пришлось истратить все вырученные деньги на покупку ткани, из которой были сшиты брюки для Эзекиела, но кое-что осталось и для Жонатана. Так семейная артель стала работать на двух заказчиков, но долго это продолжаться не могло, поскольку Эзекиел, не подозревавший о двурушничестве Маноло, продавал ему ткань со скидкой, как своему работнику, а тот поставлял готовый товар его же конкуренту. Если бы Эзекиел узнал об этом, то наверняка отказался бы от услуг Соледад и Маноло. Оба это понимали, но сложившуюся ситуацию оценивали по-разному. Соледад считала, что Жонатана следует гнать в шею, и чем раньше, тем лучше, пока он не довёл их до беды, а Маноло полагал, что ещё можно какое-то время протянуть и скопить деньжат дочери на приданое. Вот только очередной жених опять, кажется, исчез. Не везет Эулалии с женихами!..
Глава 8
Жулия не спала всю ночь, с ужасом ожидая рассвета: она была уверена, что утром здесь появятся полицейские и арестуют её вместе с упрямицей Ритой, которая, вне всякого сомнения, похитила золото и не хочет вернуть его Франсиске добровольно. Говорит, пусть её посадят в тюрьму и потом доказывают, что она — воровка. А если полиция устроит обыск и найдёт золото где-нибудь в их каморке? Что будет тогда? Жулия задавала этот вопрос бабуле, взывая её к благоразумию, но та твердила одно и то же: «Никто не поймал меня за руку, и никто не имеет права обвинять меня в воровстве!» После долгих увещеваний Жулия оставила её в покое и теперь маялась без сна, представляя своё будущее в исключительно мрачном свете. Работы она уже лишилась, причём по собственной глупости. Надо было всё-таки сдержаться, промолчать. А теперь Франсиска если и не сдаст их с бабушкой в полицию, то уж точно выгонит из этого дома. И что они тогда будут делать, где жить?..
— Мы с Беатрисой не допустим, чтобы наша сестра осталась без крова, — сказал ей утром Маурисиу. — Я сам поговорю с матерью, она не посмеет выгнать вас.
— А за что нас выгонять? Мы ни в чём не виноваты, — упрямо повторила Рита. — Это ваш отец набедокурил, и я не собираюсь расплачиваться за его грехи. Меня отсюда вынесут только в гробу!
Она так разволновалась, что не заметила, как в дверном проёме появилась Франсиска. Жулия и Маурисиу замерли, ожидая очередного приступа гнева, но Франсиска повела себя непредсказуемо.
— Вас никто отсюда не гонит, — сказана она Рите. — Живите со своей внучкой, как жили до сих пор. А ты, Маурисиу, забирай жену, сына и возвращайся домой.
Маурисиу даже не пошевелился — остолбенел, услышав такое от Франсиски. Поверить в столь разительную перемену, произошедшую с ней за одну ночь, было невозможно. Однако Франсиска была настроена решительно и бросила ему нетерпеливо:
— Ну, что же ты стоишь как вкопанный? Веди меня к моему внуку. Я хочу его видеть!
Ошеломлённый Маурисиу провёл её в крохотную спаленку с низким потолком и единственным малюсеньким окошком. Кровать и детская колыбелька занимали всё пространство комнаты, поэтому Франсиска, едва переступив порог, была вынуждена остановиться.
