Не исправили ситуацию и другие меры. Нацисты учредили в Германии День матери. Многодетных женщин награждали «Крестом за материнство». Награда имела три степени. Бронзовый крест вручали за рождение четвертого ребенка, серебряный — за шестого, золотой — за восьмого. Членам гитлерюгенда было предписано салютовать женщинам, награжденным «Крестом за материнство», их без очереди принимали в государственных учреждениях. Не помогло…
Увеличить рождаемость пытались и с помощью денег. 1 июня 1933 года приняли закон о предоставлении беспроцентного займа молодым семьям, если оба супруга имели арийское происхождение. С рождением ребенка сумма, подлежавшая возврату, сокращалась на четверть. За рождение четвертого ребенка сумма займа списывалась полностью. В 1935 году начали выдавать премиальные отцам шести детей, правда, не деньгами, а ваучерами. В 1936 году платили уже наличными — пособие полагалось семьям с низким уровнем доходов при рождении пятого ребенка. А в 1938 году премиальные выдавали уже при рождении третьего ребенка. Но денежные выплаты не меняют демографических тенденций. Уровень рождаемости при нацистах оказался ниже, чем в 1920-е годы. Им не удалось добиться, чтобы в каждой семье было хотя бы двое детей…
А ведь в Скандинавии Коллонтай увидела иную модель жизни.
Конечно, появление одиноких, самостоятельных женщин, которые сами зарабатывали на жизнь, создавало в консервативных и церковных кругах ощущение кризиса семьи, тем более что детей заводили меньше, чем до войны. Мужчины по-прежнему пребывали в уверенности, что у женщины другая психология и иначе устроены мозги, да и вообще женщины менее развиты, чем мужчины. Они желали возвращения к прежним устоям: девушка получает образование и навыки, необходимые для исполнения роли жены и матери; она может работать, но только до вступления в брак, а потом ее основная задача — обслуживание семьи и домашняя работа…
Да только женщины в Европе и Северной Америке не стремились возвращаться к этой роли! В XX веке они стали жить дольше, чем мужчины. Медицина позволила избежать тяжких осложнений при родах. Сокращение детской смертности означало, что можно иметь столько детей, сколько захочется, чему способствовало и появление контрацептивных средств и более безопасной техники абортов. Это, в свою очередь, открыло перед женщинами возможность делать карьеру, заниматься чем-то помимо воспитания детей и домашней работы. Бурное развитие экономики, появление машин и станков понизило спрос на грубую физическую силу, появились рабочие места для женщин.
Коллонтай не очень нравилось то, что она видела: «Женщины здесь в Норвегии дошли до того, что весят тридцать шесть кило, едят один виноград и затем из-за истощения попадают на месяц в клинику. Но в «плоской» фигуре есть вполне логический момент. Материнство в буржуазном обществе отступает на задний план. Идет, особенно в профессионально-интеллигентской среде, ожесточенная борьба за места в конторах. Чтобы выдержать конкуренцию, женщина должна производить впечатление, что она с материнством ничего общего не имеет, что она — третий пол».
Молодые женщины с восхищением взирали на мгновенно ставшую знаменитой немецкую актрису Марлен Дитрих, блистательно игравшую роль эмансипированной женщины. Марлен удивительным образом сочетала женственность с внешней маскулинностью. Марлен была неотразима. Она стала секс-символом в те времена, когда только смельчаки решались рассуждать о сексе. Задолго до того, как огромная зрительская аудитория увлеклась выяснением волнующего вопроса, было ли белье на актрисе Шэрон Стоун в знаменитой сцене из фильма «Основной инстинкт», мужчины с неменьшим волнением вглядывались в полуобнаженную Марлен Дитрих на экране.
Европейские женщины отстаивали свою независимость на службе и в постели. Женщины предъявили права на собственную сексуальность — на свои фантазии, на свои пристрастия и на право их удовлетворять.
Одни восторженно считали это новой революцией, другие — брезгливо — декадентством. Одни были благодарны переменам — их избавили от страха проявить свои искренние чувства, позволили быть самими собой, обрести счастье! Другие с ненавистью говорили: ваша свобода — это свобода извращений и половой распущенности, немыслимой для народа! И это вы называете демократией и правами человека?
Большевистская Россия законодательно освободила женщину (свою роль в этом Коллонтай всегда могла поставить себе в заслугу), Америка благодаря влиянию кинематографа и музыки раскрепостила ее культурно. Новая женщина ездит на машине, носит шелковые чулки или теннисную юбочку, ее можно увидеть в баре или на спортивной площадке. Что не мешает завести не одного, а несколько детей… Коллонтай это нравилось. Да только у нее на родине всё это не поощрялось. И ей приходилось помалкивать.
«Научиться быть одной»
В шведской столице в королевском театре поставили оперу выдающегося композитора Дмитрия Дмитриевича Шостаковича «Катерина Измайлова». В Москве опера подверглась разнузданной критике. В Стокгольме — вызвала раздражение советского полпреда.
«Мне не нравится, что в музыке чересчур подчеркнута сексуальность, — писала Коллонтай. — Я никогда не слышала музыки, в которой преобладали бы в такой степени сексуальные переживания… Неприятно… Потом досадно, что по фабуле шведы будут судить о нас, русских. Не поймут, что вся грубость и жестокость нравов относится к дореволюционному быту России. Что общего в нравах и быте советских людей с этой оперой? Не следует пускать такие вещи за границу».
Как быстро менялась Коллонтай… Постепенно она становится другим человеком. Сама удивлялась этим переменам: «Меня заинтересовала эта затея — придать полпредству более элегантный и представительный вид. Вспомнила, что когда я выходила замуж за Коллонтая, мать моя тщательно пыталась заинтересовать меня обстановкой будущего семейного очага. Только бы у меня был свой письменный стол и книжный шкаф, остальное неинтересно и неважно. А сейчас я обдуманно и с любовью выбирала каждую вещь для новой гостиной.
Наш праздник провели в новой гостиной, всем очень понравилось. Но я боялась за ковер, и сотрудники закусывали в большой канцелярии».
Что же осталось от некогда мятежной, непокорной, прямой до резкости, принципиальной до невозможности, жаждавшей справедливости и готовой сражаться за нее Коллонтай?
Отчего так? Люди с возрастом меняются? В юности бунтарь, в зрелые годы — консерватор? Иссякла любовная страсть, во многом управлявшая поступками Коллонтай. И стало ясно, что она предельно холодный и эгоистичный человек, думающий только о себе. И не была ли та единственная свобода, которой она действительно жаждала, свободой выбирать себе партнеров и свободой от обязательств перед другими? Для этого, правда, пришлось совершить революцию…
Она сохранила бесконечную жажду жизни, однако стала циничной и изощренной. Но не эти ли качества позволили ей сохраниться? Она предпочла пожертвовать всем, чтобы остаться на плаву. Ей повезло, что природа наградила ее железными нервами.
Наученная горьким опытом, она руководствовалась простым правилом: всегда ожидай предательства. В любви она боялась вновь быть брошенной (история с Павлом Дыбенко оставила глубокий шрам), в политике — вообще быть выброшенной из жизни. Да и пришло трезвое осознание, что времена наступили опасные. Это против царского правительства можно было бунтовать. Что не так — вытребовал загранпаспорт и — в свободные края, Цюрих, Париж, Лондон. А еще кричали «тюрьма народов»… А вот при советской власти по-настоящему стало страшно.
