Знаменитый римский оратор, политик и мыслитель I века до и. э. Марк Туллий Цицерон весьма интересовался делами божественными. И один из своих многочисленных трактатов («О дивинации»
[20]
) посвятил специально вопросам, связанным с божественными знамениями в самых разных их проявлениях. Конечно, не мог он обойти вниманием и сократовский демоний. Приведем соответствующее место:
«Он сам (Сократ. — И. С.), как известно из книг, написанных его учениками, сократиками, говорил о себе, что есть нечто божественное, которое он называет «демоном» и которому он всегда повинуется, которое никогда не побуждает его, но часто удерживает… Пишут также, что Сократ, увидев своего друга Критона с завязанным глазом, спросил у него, что случилось. Критон ответил, что, прогуливаясь в деревне, он отвел ветку дерева, а когда отпустил ее, она ударила его в глаз. Тогда Сократ сказал: «Это потому, что ты не послушался, когда я, руководствуясь, как обычно, божественным предчувствием, отговаривал тебя от этой прогулки». Тот же Сократ, когда афиняне под командованием Лахета потерпели поражение при Делии, бежал вместе с самим Лахетом. Но добежав до места, где пересекались три дороги, он отказался следовать той, по которой направились остальные. А спрашивавшим у него, почему он так поступает, Сократ ответил, что бог его удерживает. И вот те, которые побежали по другой дороге, нарвались на вражескую конницу.
Антипатр собрал еще много примеров чудесного предвиденья Сократа, но я их обойду, потому что тебе они известны, и мне нет необходимости напоминать о них. Но вот черта в этом философе, которая представляется не только возвышенной, но и почти божественной. Когда он был осужден по обвинению в нечестии, то сказал, что встретит смерть со спокойнейшим духом, потому что ни когда он выходил из дома, ни когда поднимался на помост, с которого произносил речь в свое оправдание, бог не подал ему никакого знака о предстоящем несчастье, обычно ведь бог это делал» (Цицерон. О дивинации. 1. 122–124).
В трактовке сократовского демония Цицерон, таким образом, примыкает к Платону, а не к Ксенофонту: божественный голос только отклоняет от поступков, но не склоняет к ним. С сократическими произведениями Платона великий римлянин, бесспорно, был прекрасно знаком. Но, что интересно, в процитированном пассаже он опирается не только на них: приведено несколько таких примеров «демония в действии», которые у Платона не обнаруживаются. Значит, источник сведений — какой-то другой. Цицерон упоминает, что о демонии писали сократили в целом; но вряд ли он непосредственно штудировал наследие этих многочисленных мыслителей. По сути, он сам выдает, откуда берет информацию, называя имя Антипатра. Имеется в виду Антипатр Тарсийский — достаточно известный философ II века до н. э., написавший, в числе прочего, труд о божественных знамениях (Цицерон. О дивинации. 1.6).
Этот Антипатр принадлежал к стоической школе, что в данном случае особенно важно. Стоики (их учение возникло примерно через век после смерти Сократа) выдвигали в качестве одной из своих важнейших идей абсолютную неизбежность судьбы. В мире нет вообще ничего случайного, будущее заранее предопределено. А если так, то почему невозможно его предсказывать? Потому-то стоики особенно любили писать книги с перечнями примеров удачных предсказаний: ведь это подтверждало их тезис.
Из других поздних авторов Диогена Лаэртского, чувствуется, демоний не особенно интересовал: в своей биографии Сократа он ограничивается лишь кратчайшим замечанием: «Он говорил, что его демоний предсказывает ему будущее» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. II. 32). А вот Плутарх и Апулей, напротив, посвятили этому явлению по целому сочинению, о чем мы уже упоминали в одной из первых глав. Однако разбирать их трактаты мы здесь не будем. Во-первых, о демонии сказано уже достаточно, — пожалуй, более чем достаточно. Во всяком случае, все основное сказано. Ничего принципиально нового Плутарх и Апулей не прибавляют.
Во-вторых, эти два писателя жили в эпоху Римской империи, в века, когда уже народилось христианство, — одним словом, в совершенно иной духовно-религиозной атмосфере, ни в малейшей мере не напоминавшей ту. которая была в демократическом афинском полисе V века до н. э., в период жизни Сократа. Само понятие божественного к их времени коренным образом изменилось, и от них не приходится ожидать правильного понимания сократовского демония. Люди стали несравненно более легковерны на разного рода чудеса, чем рационалистичные греки классической эпохи.
Приведем хотя бы такой пример из Плутарха. Якобы однажды Сократ шел куда-то по улице с друзьями. Вдруг он по обыкновению остановился, задумался, а потом объявил, что демоний велит ему свернуть на другую улицу. Философ так и сделал, и некоторые из спутников последовали за ним, хотя из-за этого им пришлось добираться до цели кружным путем. Однако несколько юношей, бывших с Сократом, не послушали его и продолжали идти прямой, краткой дорогой. Вроде бы они даже хотели таким способом показать лживость демония. И что же? Вдруг навстречу и м попалось стадо покрытых грязью свиней. Афинские улицы были узки, на них выходили глухие стены домов, не оставляя промежутков. Ни разминуться с животными, ни спрятаться не было никакой возможности. Одних свиньи опрокинули, других вымазали грязью, — те, кто желал посрамить Сократа, сами оказались посрамлены (Плутарх. Моралии. 580 d — f).
Вся эта красочная история совершенно не производит впечатления правдоподобной. Платон или Ксенофонт над ней бы только посмеялись. Странно даже подумать, что божественный голос, звучавший в душе Сократа и руководивший им в серьезнейшие, ответственные минуты. — например, тогда, когда вопрос стоял о жизни и смерти, как на суде над философом, — стал бы размениваться на такие мелочи, как здесь описано: по какой улице пойти, чтобы не натолкнуться на грязных свиней… Перед нами явно поздний анекдот, может быть, и специально придуманный кем-то с юмористической целью.
* * *
Вполне понятно, что и в современной исследовательской литературе проблема демония отнюдь нс обделена вниманием. Практически каждый ученый, писавший о Сократе, упоминал и о его демонии. Диапазон точек зрения на сей предмет необъятен, и не имеет ровно никакого смысла пересказывать их — полностью или хотя бы частично
. Лучше попытаться поразмыслить над странным (или не странным?) явлением самостоятельно.
Прежде всего, представляется, что чрезмерное, преувеличенное значение придается в современных научных спорах различию между платоновским и ксенофонтовским пониманием демония. То есть: запрещал ли только «божественный голос» Сократу делать что-либо или также и побуждал его к поступкам?
Нам этот вопрос представляется если не надуманным, то, во всяком случае, не имеющим принципиального значения. Стоит ли проводить столь уж жесткую грань между запрещением и приказом? Ведь, в сущности, запрещение есть тоже приказ — приказ не делать того или иного.
