Зевса нет!
Стрепсиад: Вот так так! Объясни мне.
Кто же дождь посылает нам?
Это сперва расскажи мне подробно и ясно…
Сократ: Да нимало не Зевс. Это — Вихрь.
Стрепсиад: Ну и ну!
Значит. Вихрь! И не знал я, деревня.
Что в отставке уж Зевс и на месте его нынче
Вихрь управляет вселенной.
(Аристофан. Облака. 366 слл.)
Заметим сразу, что концепция мирового Вихря не имеет ровно никакого отношения к реальному Сократу, она — из арсенала ионийских натурфилософов более ранней эпохи
. Аристофановский же Сократ резюмирует.
Сократ: И не будешь иных ты богов почитать,
кроме тех, кого сами мы славим?
Безграничного Воздуха ширь, Облака
и Язык — вот священная тройца!
(Аристофан. Облака. 423 сл.)
Стрепсиад поступает в учение к Сократу, но вскоре тот его прогоняет за неспособность. А в качестве платы за обучение забирает плащ. Старик возвращается домой, к сыну, и там начинает ему излагать сократовскую мудрость, как он ее понял:
Стрепсиад: Нет никакого Зевса, мой сынок.
Царит Какой-то Вихрь.
А Зевса он давно прогнал.
(Аристофан. Облака. 827 сл.)
В конце концов ему удастся все-таки уговорить Фидиппида, чтобы тот сам пошел поучиться в «мыслильню». Юноша проходит полный курс, и результат оказывается двояким. С одной стороны, теперь он, в совершенстве владея искусством демагогической речи, быстро отваживает от дома соседей-кредиторов. С другой же стороны, он начинает «угощать» отца тумаками. А когда старик возмущается, сын приводит логические аргументы в пользу того, что детям можно бить своих родителей.
Фидиппид: Сложеньем изощренных слов и мыслей я занялся
И доказать могу, что сын отца дубасить вправе.
(Аристофан. Облака. 1404 сл.)
Отчаявшийся крестьянин берет факел, идет и поджигает «мыслильню» Сократа, восклицая при этом:
Стрепсиад: Зачем восстали на богов кощунственно?
Следы Селены вы зачем пытаете?
Коли, руби, преследуй! Много есть причин,
А главное — они богов бесчестили!
(Аристофан. Облака. 1506 слл.)
Этим и кончается комедия. Нетрудно заметить, что тот образ Сократа, который в ней выведен, содержит целый ряд резких, грубых противоречий с действительностью. Сократ не занимался натурфилософией — объяснением законов природного мира (может быть, в молодости он и отдал дань этой дисциплине — вопрос является спорным и будет рассмотрен в одной из следующих глав, но, во всяком случае, ко времени постановки «Облаков» он давно уже сконцентрировался на изучении человека и общества). Не преподавал он и риторику, искусство красноречия. Ничто в идеях реального Сократа не позволяет заподозрить в нем атеиста, отрицающего существование богов. Далее, «босоногий мудрец» вел свои занятия не в какой-то специально оборудованной «мыслильне», а на улицах и площадях родного города, в палестрах, лавках, цирюльнях… Да и плату с учеников никогда не брал.
Насколько вообще этот образ философа, выведенный комедиографом
, заслуживает серьезного к себе отношения? Ясно, что это — в полной мере карикатура. Хорошо известно, что афинская комедия V века до н. э. (так называемая древняя аттическая комедия), крупнейшим представителем которой был Аристофан, обладала двумя важнейшими чертами. С одной стороны, она была обращена против личностей — реальных, конкретных личностей, которые зачастую выводились на сцене под своими собственными именами
. Среди «героев» пьес — виднейшие политики Перикл, Клеон и другие, знаменитый поэт Еврипид. Не удивительно, что Сократ, личность в городе известная и привлекавшая внимание странностями своего поведения, тоже оказался одной из популярных «мишеней» для авторов комедий.
С другой стороны, комический жанр в рассматриваемую эпоху — это жанр с ярко выраженными элементами гротеска, фантастики и даже прямого абсурда. В комедиях Аристофана и его современников сплошь и рядом обыгрывались ситуации заведомо невозможные, такие, какие в реальной жизни не случаются никогда. Создавалась особая, «шутовская» картина мира. Или «карнавальная», как ее еще называют, опираясь на исследования выдающегося российского ученого-гуманитария М. М. Бахтина о «карнавальных» жанрах культуры, в которых все как бы выворачивается наизнанку
.
Смех древней комедии, ритуальный по своему происхождению, не должен был быть обидным. Так обычно считается и, насколько можно судить, считается справедливо. На сцене высмеивались, допустим, те же Перикл или Сократ, актеры, изображавшие их, кривлялись и вызывали всеобщий хохот, — а в это время и Перикл, и Сократ сидели среди зрителей, веселились и хлопали вместе с согражданами. Потому что понимали: на комедию обижаться нельзя, ее смех — пусть порой и едкий, и резкий, но в основе своей добрый, жизнеутверждающий.
Правда, в античной литературе встречается рассказ, согласно которому якобы Сократ, когда шло представление «Облаков» и он сам был в числе зрителей, в самом начале пьесы поднялся с места и стоял во весь рост до окончания. Что он этим хотел выразить — не вполне ясно, тут мнения расходятся, но понятно, что не положительные эмоции. Однако эпизод этот присутствует лишь у поздних авторов (например: Элиан. Пестрые рассказы. II. 13), которые от времен Сократа были отделены многими веками, а современники событий ни о чем подобном не говорят. Весьма велика вероятность того, что весь рассказ и мест чисто анекдотический характер, не содержит никакого зерна истины.
Итак, повторим, вроде бы на «проделки» комедиографов не принято было обижаться, а сами они не ставили перед собой задачу кого-либо обидеть. Впрочем, опять же не все так просто. Комедиограф Гермипп из пьесы в пьесу осмеивал подругу Перикла Аспасию, а кончил тем, что подал на нее в суд (Плутарх. Перикл. 32). Политический деятель Клеон, раздраженный нападками на него в комедиях Аристофана, вступил с драматургом в открытый конфликт, по некоторым сведениям, даже поколотил его. Одним словом, почва для обид все-таки была. Во второй половине V века до н. э. в Афинах один или два раза даже пытались законодательно запретить авторам комедий выводить в своих произведениях граждан под их подлинными именами, но, впрочем, эти попытки ограничить свободу слова в демократическом государстве не увенчались успехом
.
Как бы то ни было, образ Сократа, созданный в «Облаках», запомнился афинянам. Особенно тем из них, кто не давал себе груда вникнуть в тонкости философских учений. Они, бесспорно, считали Сократа вредным проповедником ложной мудрости — таким, каким нарисовал его Аристофан. Даже почти четверть века спустя — в 399 году до н. э., когда судили Сократа, — память о шарлатане из «Облаков» в народе сохранялась, и Сократ был вынужден в своей защитительной речи на суде специально оговорить; «Вы и сами видели в комедии Аристофана, как какой-то Сократ болтается там в корзинке, говоря, что он гуляет по воздуху, и несет еще много разного вздору, в котором я ничего не смыслю» (Платон. Апология Сократа. 19 с).
