Нет, апории Зенона гораздо глубже. Они отражают не досужую игру ума, а реальные парадоксы системы «пространство — время — движение». Нельзя сказать, что они и по сей день однозначно и непротиворечиво решены. И действительно, с логической стороны они абсолютно безупречны. Придраться решительно не к чему, все предельно убедительно. А вместе с тем столь же ясно и другое: заключения элейского философа решительно противоречат данным опыта наших чувств. Если действительно устроить подобное состязание между человеком и черепахой, то каждый зритель легко сможет увидеть, как бегун за несколько секунд догонит и перегонит неповоротливое животное
.
Что же получается? Глаза говорят нам одно, а логика, то есть наш разум, — другое. Что же из них нас обманывает? Чему верить? Ответ человека наших дней будет однозначен: безусловно, верить нужно органам наших чувств. Но это означает — отказать в доверии разуму. Зенон бы сказал: «Если не верить собственному разуму, то лучше вообще прекратить этот разговор: кого обманывает его ум, тот попросту сумасшедший». Уж лучше признать, что зрение и другие чувства не дают нам адекватного представления о мире. Воистину: не верь глазам своим.
В целом можно констатировать, что Парменид и Зенон первыми в истории древнегреческой и мировой мысли всерьез начали ставить проблемы гносеологии. После их достижений уже решительно невозможным стало «наивное» философствование в прежнем, старинном духе. Необходимо было как-то реагировать на тезисы, выдвинутые этими мыслителями: либо аргументированно опровергать их, либо принимать — но уж тогда выстраивать философские системы по-новому, с учетом этих тезисов.
Из тупика, порожденного зеноновскими апориями о пространстве и времени, было предложено две альтернативные попытки выхода — Анаксагором и Демокритом. Выдвинутые ими концепции имеют определенное внешнее сходство (поэтому учение Анаксагора иногда считают одной из разновидностей атомизма), но по существу полярно противоположны друг другу.
«Настоящие» атомисты во главе с Демокритом, если выражаться языком современной науки, признают квантование — представление физической величины в виде ряда дискретных единиц. Мир у них в конечном счете состоит из неделимых элементов (собственно, «атом» и означает по-гречески «неделимый»). Анаксагор же квантование отрицает, у него вещество делится до бесконечности. Заметим кстати, что, хотя само понятие «квант» в античности, разумеется, не употреблялось, но тем не менее с появлением квантовой теории нам в целом стала гораздо понятнее проблематика ранней греческой философии, выяснилось, что одной из важных проблем, ставившихся и решавшихся ее представителями, была именно возможность квантования пространства.
Подчеркнем, именно пространства; что же касается квантования времени, то оно, насколько можно судить, не становилось предметом специальных дискуссий и воспринималось как нечто само собой разумеющееся. Собственно, в вышеприведенных апориях Ахилл именно потому не может догнать черепаху, а летящая стрела «повисает в воздухе», что пространство у Зенона не квантуется и делится до бесконечности, а время квантуется, состоит из отдельных моментов.
Но вернемся к Сократу. Есть достоверные свидетельства, что он встречался и беседовал с Парменидом и Зеноном в пору их визита в Афины. Сократ сам неоднократно вспоминал об этом, отзываясь о Пармениде с неизменным уважением:
«Он (Парменид. — И. С.) внушает мне, совсем как у Гомера, «и почтенье, и ужас». Дело в том, что еще очень юным я встретился с ним, тогда уже очень старым, и мне открылась во всех отношениях благородная глубина этого мужа» (Платон. Теэтет. 183 е). «Скажи-ка нам вот что: как ты привык — сам в длинной речи исследовать то, что желаешь кому-нибудь показать, или путем вопросов, как это, например, делал в своих великолепных рассуждениях Парменид, чему я был свидетель, когда был молодым, а тот уже преклонным старцем» (Платон. Софист. 217 с).
А диалог Платона «Парменид», как ясно уже из названия, целиком посвящен этой встрече Сократа, который «был в то время очень молод» (Платон. Парменид. 127 с), с элейскими гостями. «Парменид был уже очень стар, совершенно сед, но красив и представителен; лет ему было примерно за шестьдесят пять. Зенону же тогда было около сорока, он был высокого роста и приятной наружности» (Платон. Парменид. 127 b). В диалоге повествуется о том, как Сократ, присутствуя на публичном чтении Зеноном своего труда, после этого вступает с ним в спор, а затем в беседу включается и сам Парменид. Их разговор затрагивает многочисленные, весьма глубокие предметы — о вещи и идее, о едином и многом…
Но, впрочем, сам тот факт, что юный Сократ дискутировал с элейцами о подобных проблемах, да еще и вполне на равных, по справедливости вызывал и вызывает самые серьезные сомнения. Как резонно писал один позднеантичный автор: «На самом деле Парменид настолько старше Сократа, что детство последнего едва захватило старость Парменида. И однако они беседуют на темы очень трудные» (Макробий. Сатурналии. 1.1)
.
Да и в целом следует отметить, что проблематика диалога «Парменид» слабо вписывается в контекст философских исканий середины V века до н. э. Об идеях много говорили философы следующего столетия, и прежде всего сам Платон, который, собственно, и внес главный вклад в разработку этого понятия. Представляется практически несомненным, что и в данном случае он вложил собственные мысли в уста давно ушедших людей.
Или то был не Платон? Во всяком случае, есть мнение, что «Парменид» и несколько примыкающих к нему диалогов были на самом деле написаны не самим основателем Академии, а молодым Аристотелем, когда тот еще был учеником Платона
. Некоторые нюансы предлагаемых в этих произведениях теорий вроде бы позволяют допустить такую возможность. Но вопрос этот очень сложен, нуждается в специальном анализе и здесь не может быть подробно рассмотрен.
Как бы то ни было, если содержание разговора Сократа с Парменидом не может быть ныне достоверно реконструировано, то все-таки сам факт их встречи, безусловно, имел место. И эта встреча просто не могла не оказаться очень важной вехой в эволюции философских воззрений «босоногого мудреца».
В чем конкретно выразилось влияние Парменида на Сократа? Об одном аспекте сам Сократ упоминает в одной из вышеприведенных цитат: Парменид, в отличие от большинства тогдашних философов, рассуждал не декларативно, а путем вопросов. Но ведь это же и есть знаменитый диалогический метод, рождение которого обычно связывают с именем Сократа! А сам он, как видим, признает, что позаимствовал такую манеру у Парменида. Конечно, и тут, как всегда, надлежит помнить о сократовской иронии, из-за которой — повторим снова и снова — всякий раз остается неясным, когда Сократ говорит всерьез, а когда шутит…
Может быть, еще более важным было вот что. Общение с Парменидом должно было дать Сократу заряд здорового скептицизма по отношению к ранее знакомым ему натурфилософским теориям ионийцев. Можно ли считать любую из этих теорий происхождения и устройства мироздания хоть сколько-нибудь заслуживающей доверия, если, как учили Парменид и Зенон, мы вообще не имеем опытного знания и объективных данных о физическом мире? И стоит ли тогда вообще заниматься натурфилософией? Не переключиться ли на предметы, которые доступны исследованию, приводящему к каким-то ответственным и непротиворечивым выводам?
