Хотя эти мыслители и разделились на конкурирующие школы, хотя они и спорили, подчас враждовали друг с другом, — однако имелась вещь, которая всех их объединяла. И это был, разумеется, именно безусловный, благоговейный пиетет перед Сократом. Изображали в своих трудах они его по-разному — но всегда в однозначно положительном свете, как человека в любом отношении безупречного. По сути дела, создавалась традиция, которую можно было бы сравнить с агиографической — с написанием житий христианских святых.
В литературу IV века до н. э. таким образом влился мощный поток произведений, прославлявших Сократа. Среди них встречались краткие и пространные, не блиставшие особым талантом (наверное, таких, по обыкновению, было большинство) и подлинно гениальные (как шедевры Платона)… Но таких сочинений появились десятки, если не сотни! Они читались, оказывали влияние на общественное мнение, на взгляды образованной публики. И в результате проводимая в них точка зрения на «босоногого мудреца» со временем стала общепринятой. Сократ был, фигурально выражаясь, канонизирован.
Этот его чрезвычайно светлый образ фигурирует в философской и общекультурной традиции вплоть до конца античности. Да и позднее тоже. В эпоху Средневековья, если о Сократе вспоминали (а это случалось, понятно, несравненно реже в силу совершенно изменившихся исторических условий), также видели в нем фигуру весьма положительную.
Вот величайшее произведение позднесредневековой литературы — всем известная «Божественная комедия» Данте. В ее колоссальном «космосе», вместившем в себя очень многое, находится место и для античных философов. Поскольку они жили еще до Рождества Христова и, естественно, могли быть только язычниками, для христианина Данте единственно подходящее им место — ад, а не рай и даже не чистилище. Но, с другой стороны, поскольку они отличались личной праведностью, высокой мудростью и заслуги их несомненны, Данте не может допустить, чтобы эти люди подвергались загробной каре. И, соответственно, помешает их в Лимб — первый круг ада, его самую «щадящую» область. Там нет мучений, там мыслители, насколько можно судить, занимаются привычным делом — беседуют друг с другом. Возглавляет их Аристотель, которого в Средние века особенно ценили и который был тогда настолько знаменит, что Данте даже не считает нужным назвать его имя: и так все поймут, о ком идет речь.
Потом, взглянув на невысокий склон,
Я увидал: учитель тех, кто знает,
Семьей мудролюбивой окружен.
К нему Сократ всех ближе восседает
И с ним Платон; весь сонм всеведца чтит;
Здесь тот, кто мир случайным полагает,
Философ знаменитый Демокрит;
Здесь Диоген, Фалес с Анаксагором,
Зенон, и Эмпедокл, и Гераклит…
(Данте. Ад. IV. 130 слл.)
Как видим, в произведении итальянского поэта Сократ на очень почетном месте, в непосредственной близости от Аристотеля.
В чем-то как будто иллюстрацией к этому описанию вы глядит знаменитая фреска «Афинская школа», выполненная примерно два века спустя соотечественником Данте не менее великим Рафаэлем. Фреска призвана символизировать собой всю древнегреческую философию времен ее расцвета. Центром композиции являются, естественно, фигуры Платона и Аристотеля, чинно и величаво ведущие беседу «о горнем и дольнем», что отражается в характере их жестов. А поблизости, левее — вот он, Сократ! Сразу бросается в глаза его неповторимая внешность, которую живописей запечатлел более чем узнаваемо: лысина, крутой нависший лоб, глаза навыкате, короткий вздернутый нос… «Босоногий мудрец» занят своим привычным делом: спорит, оживленно жестикулируя, с группой слушателей. В отличие от Платона и Аристотеля в его облике нет ни величавости, ни спокойствия; напротив, он весь — борьба.
Интересно, что «Афинская школа» была написана Рафаэлем в папском дворце в Ватикане, на стене рабочего кабинета главы Римской церкви. И это ясно свидетельствует: времена изменились, на смену Средневековью пришло Возрождение. Данте уважает эллинских мыслителей, но для него они в первую очередь язычники, и он помещает их все-таки в ад. В эпоху Рафаэля уже считается возможным изобразить их в «святая святых» католицизма!
Интересу итальянцев к греческой философии в целом и к Сократу в частности удивляться не приходится: как-никак они — потомки римлян и в этом качестве — прямые наследники античности. Гораздо более поразительно, что в те же самые времена, когда писал Рафаэль, то есть в начале XVI века, аналогичный интерес рождается и на далекой Руси! У нас, в Москве, тоже появляются изображения так называемых «внешних мудрецов», то есть языческих, эллинских философов и писателей, живших еще до появления христианства.
Более того — и здесь, как в Риме, мы встречаем их на стенах религиозного по назначению здания, Благовещенского собора в Кремле
. Фрески с мудрецами помещены в галерее храма; и по сей день любой посетитель может их увидеть. Тут и Платон, и Аристотель, и историк Фукидид, и другие… Разумеется, в их числе — и Сократ. В руках каждого из древних греков — свиток с изречениями, которые, очевидно, в Древней Руси соотносились с их именами.
На свитке, который держит Сократ, читаем: «Доброго мужа никакое зло не постигнет. Душа наша бессмертна. По смерти будет добрым награда, а злым — наказание». Разумеется, это не дословные шпаты из Сократа (да таких цитат, как мы знаем, и быть не могло, за неимением у Сократа философских трудов). Тем не менее нельзя не заметить, что в целом здесь достаточно адекватно представлены некоторые сократовские взгляды — в той форме, как их донес до последующих поколений Платон.
Фрески с философами в Благовещенском соборе — это, бесспорно, культурная и историческая загадка. Ведь, в отличие от Западной Европы, в нашей стране в ту пору не было Ренессанса, характеризовавшегося секуляризацией, «обмирщением» всей жизни общества, в том числе даже и самой Церкви. В Риме уже вовсю появлялись «папы-гуманисты», а в России устои традиционной веры были еще более чем крепки.
Почему же в храме изображения язычников (пусть даже и великих)? Пожалуй, здесь самое время вспомнить, что при создании архитектурно-художественного комплекса Московского Кремля самым активным образом привлекались мастера из Италии. При их ведущем участии были построены соседние Успенский и Архангельский соборы. Благовещенский, правда, возведен отечественными (псковскими) зодчими. Но ведь само присутствие итальянцев должно было создавать особую атмосферу на кремлевской Соборной площади, тогда представлявшей собой огромную стройплощадку. Невозможно представить, чтобы гости из южноевропейской страны не приносили с собой что-то от того духа Возрождения, который царил на их родине.
* * *
Итак, шли века — а отношение к Сократу не менялось. В одни эпохи его понимали лучше, в другие — хуже, но почтение к самому его имени оставалось неизменным. В какой-то степени он попал в положение «неприкосновенных», тех, о ком говорить плохо почти нельзя. Эго — один из великих и славных героев человеческой истории…
