— Поехали, — решительно заявила Мария Гавриловна. — По дороге решим.
КВАРТИРНЫЙ ДОПРОС
Из метро мы вышли, крепко держась друг за друга и стараясь ступать в ногу.
— Значит, так. Ты звонишь в дверь, а я спрашиваю Свету. Как только выйдет, скажу: «Мы все знаем!». Как только она испугается, ты сразу так участливо ей сообщишь, что в ее интересах чистосердечно во всем признаться. Помнишь, мы фильм смотрели? «Секреты Лос-Анжелеса» назывался. Там изображали хорошего и плохого полицейского. Значит, ты будешь хорошей, а я буду плохой. Ясно? Я буду запугивать, а ты проявлять понимание. Она должна захотеть остаться с тобой наедине и все рассказать, — деловито строила планы Мария Гавриловна.
— А… а если она не захочет? — осторожно предположила я.
— Когда не захочет, тогда и будем думать, — Машины брови съехались к переносице, в положение боевой готовности. — Действовать надо по плану, но придерживаясь обстоятельств.
— Хм, чем-то напоминает «в погожий день особенно нужен зонтик, иначе дождь окажется неприятным сюрпризом».
— Английская пословица! — закончили мы с Машей хором.
Ее муж любил так говорить. Умел незамысловатые армейские шутки произносить с такой интонацией, что все катались со смеху. Хотя, напечатанные в газете, они бы казались глупыми и плоскими. Когда к Марии Гавриловне приехал его адъютант со сложенным красным флагом, мы почти год никак не могли поверить, что Иван Степанович уже никогда не вернется домой.
Мы подошли к типичному питерскому двору-колодцу, под завязку набитому машинами. Подъезд традиционно совмещал функции парадной и общественного туалета.
Восьмая квартира находилась на третьем этаже. В старых питерских домах пролеты длинные, а полустертые гранитные ступеньки чрезвычайно неудобны; лифт, естественно, не работает. На двери несколько звонков с разномастными наклеечками: «Сысоев», «Френкель», «Глущенко», «Цыцкис» и так далее. Истертые кнопочки всей гроздью цеплялись за облупившуюся коробку.
Мы застыли в нерешительности. Звонка с фамилией «Рябикова» не наблюдалось.
— Фальшивый адрес дала, — прошипела Маша. — Чует мое сердце, этой девице ни в чем доверять нельзя.
— Может, просто снимает здесь комнату? — предположила я.
Мария Гавриловна уставилась на меня разинув рот. В ее глазах появилось выражение разочарования и какой-то детской обиды.
Чтобы снять возникшую неловкость, я взяла и не глядя нажала пальцем на случайно попавшуюся кнопочку. Потом еще раз. За дверью раздался громкий собачий лай. Затем возмущенный женский голос:
— Да уймите же вы своего кобеля!
— Опять к Глущенке собутыльники нагрянули, никакого житья нету! — возмутился следом какой-то дедушка.
— Блин! Откройте же кто-нибудь дверь! Иначе так и будут трезвонить!..
Питерская коммуналка — это такое же культурное явление и местный колорит, как белые ночи. Кто ни разу не бывал в двадцатикомнатной квартире с длиннющим коридором, общей кухней, устрашающим санузлом и десятью-пятнадцатью совместно проживающими семьями, может считать, что не знает нашего города.
Наконец огромная створка старинной двери пришла в движение. Ее приоткрыла агрессивно настроенная остроносая женщина с поролоновыми бигуди на голове. Увидев нас, она впала в замешательство:
— Вам кого? — удалось ей произнести через секунду.
— Добрый день, — я старалась улыбаться как можно сильнее, чтобы расположить к себе барышню. — Нам нужна Светлана Рябикова. Если вас не затруднит, позовите ее, пожалуйста.
— Дверью ошиблись, — кисло ответила женщина и собралась захлопнуть створку.
Мария Гавриловна подставила свою палку.
— Нет, извините, у нас точный адрес, и вижу я нормально, и с головой все в порядке. Светлана Рябикова прописана здесь! — ее голос прозвенел грозно и уверенно.
У остроносой дамы мгновенно прибавилось вежливости.
— А, прописана… Ну, это еще не значит, что живет, — выдала она загадочную фразу. — Вам к Цыцкису. Четвертый звонок.
И воспользовавшись тем, что Маша на секунду потеряла бдительность, захлопнула дверь.
— Ну ладно, — процедила сквозь зубы Мария Гавриловна и с силой надавила на кнопочку под табличкой «Цыцкис».
Ситуация проигралась сначала. Оглушительный собачий лай, первый недовольный возглас, второй, третий, шарканье тапок, створка чуть приоткрылась. Из-за нее выглянул мужчина, более всего напоминающий анекдотического дистрофика. Жидкие белесые волосы, неестественно глянцевая и натянутая кожа, узловатые пальцы и торчащие ключицы.
— Вам кого?
Почему-то меня даже не удивило, что он задал тот же самый вопрос, что и предыдущая соседка. Мария Гавриловна решительно двинулась в наступление.
— У вас прописана Светлана Рябикова?!
Для пущего эффекта Маша нахмурилась и уперла руки в свои титанические бока.
— Д-да, — субъект предусмотрительно спрятался за дверь и оттуда пискнул, — а в чем дело? У меня все законно!
— Ну, это мы сейчас разберемся, — пробасила Маша, решительным рывком распахивая створку. — Заходи, Вера! Тьфу, темень какая! Лампочку, что ли, некому ввернуть?
— Лампочку ей подавай, — проворчал кто-то в комнате сбоку. — О стране бы подумали…
Гражданин Цыцкис двигался быстрым подпрыгивающим шагом, беспрестанно оглядываясь и протестуя себе под нос:
— Не знаю, что вам нужно, у меня все в порядке. Все документы в порядке…
У порога комнаты он внезапно остановился.
— Кстати, хотел бы спросить, вы родственники Светланы?
— Да, — тут же ответила Мария Гавриловна.
— Нет, — одновременно с ней помотала головой я.
— В смысле я родственница, а она нет, — тут же выдала Маша, сунув мне чувствительного тычка локтем под ребра.
— Понятно… — протянул Цыцкис.
Вид у него сразу сделался чрезвычайно подозрительный.
— И на что вы, позвольте узнать, рассчитываете? — пискнул он, с опаской глядя на Марию Гавриловну.
У меня по спине тонкой струйкой потек пот, а от щек, думаю, в этот момент можно было прикуривать. Маша не знала, как правильно ответить, поэтому молчала. Вернее сказать, многозначительно пыхтела.
— Извините, — я решила переменить тему. — Как вас зовут? А то говорим все, говорим…
— Арнис Борисович, — деловито кашлянув, представился Цыцкис и затоптался на месте, потом протянул мне руку для пожатия, но поспешно отдернул. — Извините, по привычке. Все больше с мужчинами здороваюсь.
— Вера Афанасьевна, — кивнула я.
— Мария Гавриловна, — представилась Кондратьева. — Ну так что?
