— Уйди отсюда! Сгинь!
Арналду молча удалился, размышляя над тем, что бы все это могло означать.
Сан-Марино также вышел из комнаты, и был он мрачнее тучи. А тут еще Патрисия доложила ему, что Гонсалу никому не удалось вразумить — ни Флоре, ни Бобу, ни Арналду, ни даже Тьягу.
— Придется тебе идти к ней, Антониу, — сказала Патрисия. — делай с ней что хочешь: умоляй на коленях, целуй, гони в шею… Это единственное, что мы еще не испробовали. Иди, не бойся. Я буду тут поблизости.
Сан-Марино предпочел кнуту пряник, он буквально валялся в ногах у Гонсалы, моля ее о прощении, взывая к ее благоразумию, но все это оказалось бесполезным.
— Иди к гостям и выдумай красивую отговорку, почему меня нет, — сказала ему Гонсала. — Что-что, а врать ты всегда умел!
Он ушел, а Гонсалу вновь принялась обрабатывать Патрисия — уже по инерции, без всякой надежды на успех.
Теперь Сан-Марино не оставалось ничего, как воспользоваться подсказкой Гонсалы, то есть придумать правдоподобную отговорку.
Пока он думал, его отыскал всклокоченный Боб Ласерда:
— Что будем делать? Уже надо выносить торт. Обычно в таких случаях его разрезает хозяйка дома, «невеста». И предлагает гостям.
— На Гонсалу больше нельзя рассчитывать, — твердо произнес Сан-Марино. — Я найду другую невесту!
И он направился к Жулии.
— У нас вышла неприятность, — сказал он ей, — Гонсала залила вином свое праздничное платье, специально сшитое для этой торжественной церемонии. Ну и, конечно, расстроилась. Теперь ищет, чем бы его заменить, но ни один наряд ее не устраивает.
— Да, действительно неприятность, — согласилась Жулия. — То-то ее нигде не видно!
— И я хотел тебя попросить помочь мне, — продолжил Сан-Марино, наклонившись к самому уху Жулии: — Скоро подадут торт, его должна разрезать «невеста», но поскольку ее нет, то…
В этот момент, проходивший мимо Отавиу увидел Сан-Марино с Жулией, и вдруг из глубин его помутневшей памяти четко всплыла картинка: Сан-Марино целует Еву!
Находясь во власти этого видения, Отавиу закричал:
— Нет. Только не Ева, она моя невеста! — и, бросившись к Сан-Марино, ударил его кулаком в лицо. Потом обернулся к Жулии, крепко вцепился в ее руку и сказал:
— Она выйдет замуж за меня, Антониу! Ты ее не смей целовать!
— Папа, успокойся! Папа, это я, твоя дочь, — в отчаянии повторяла Жулия, но Отавиу ее не слышал.
Вокруг них собралась толпа зевак. Никто не мог понять, из-за чего Отавиу подрался с хозяином дома.
Жулия тем временем продолжала твердить свое, а Отавиу по-прежнему видел в ней Еву и все норовил поцеловать ее в губы.
Сан-Марино в течение всей этой сцены стоял ни жив, ни мертв. И все остальные, кроме Жулии, тоже оцепенели.
Но тут из толпы вынырнул Арналду и встал между Отавиу и Жулией.
— Тихо, успокойся, — сказал он Отавиу.
Тот медленно перевел на него взгляд и вдруг упал как подкошенный.
Арналду поднял его, усадил на стул. Обморок Отавиу длился не более секунды. Открыв глаза, он затуманенным взором огляделся вокруг, увидел Сан-Марино, виновато улыбнулся:
— Прости, Сан, у меня немного голова закружилась. Я посижу тут, отдышусь…
Жулия попросила для него стакан воды.
А Арналду предложил ей выпить шампанского. Жулия взяла из его рук бокал, они чокнулись, она стала благодарить Арналду за помощь и объяснять ему, что произошло с ее отцом.
Внезапно к ней подбежала Бетти и, выхватив у Жулии бокал с шампанским, швырнула его на пол:
— Мерзавка! Ты опять за свое? Пытаешься очаровать Арналдинью?
— Бетти, опомнись! — попыталась вразумить ее Жулия. — Ты ведь не знаешь, что туг произошло!
— Знаю! думаешь, я слепая?
Вокруг них вновь стала собираться толпа, и Арналду пришлось еще раз вмешаться:
— Бетти, не шуми! давай лучше выпьем.
Она посмотрела на него уничтожающим взглядом:
— А ты тоже хорош! Пошел за шампанским и пропал! Моя сестра тебя перехватила?
— Да нет же, Вот оно, шампанское!
— Спасибо. С меня хватит! В прошлый раз ты меня продинамил: назначил свидание и не приехал. Теперь опять то же самое. Нет, дорогой, поищи для таких развлечений кого-нибудь другого!
Ее последняя фраза потонула в хоре голосов, восторженно приветствовавших появившуюся, наконец, Гонсалу.
Она вышла из дома, поддерживаемая под руку Патрисией, и Сан-Марино тотчас же устремился ей навстречу. Патрисия передала ему из рук в руки «невесту», все зааплодировали, Ласерда подал знак дирижеру, и оркестр грянул свадебный марш Мендельсона.
Супруги прошествовали на украшенный гирляндами, подсвеченный со всех сторон подиум, сооруженный к этой дате вблизи бассейна. Виновникам торжества поднесли шампанское, музыка смолкла, и Сан-Марино, подняв бокал, произнес тост:
— Друзья мои, сегодня мы отмечаем двадцатипятилетние счастливого брака, от которого родились двое сыновей, — Арналду и Тьягу. Я благодарю Бога за то, что он свел меня с этой чудесной женщиной, которую я все больше люблю и уважаю. Пусть наше счастье послужит примером для молодого поколения. Если в семье есть взаимное доверие и уважение, любовь может длиться вечно! Я пью за тебя, Гонсала!
Он уже успел поднести бокал к губам, когда Гонсала, подняв руку, громко обратилась к гостям:
— Подождите минутку! Прежде чем выпить, я бы хотела сказать пару слов, если, конечно, муж позволит.
Не заподозривший подвоха Сан-Марино сделал галантный жест в ее сторону
— Прошу, дорогая!
— Я хотела сказать, — начала Гонсала, — что за эти пять минут услышала больше комплиментов и похвал в свой адрес, чем за все двадцать пять лет совместной жизни.
— Гонсала! — в шутливом тоне укорил ее Сан-Марино уже догадываясь, что у нее на уме, но, все же пытаясь спасти ситуацию.
— Я говорю правду! — продолжила она. — Если бы о нас каждый день писали в прессе, мы бы замечательно жили, совсем не так, как сейчас.
— Хорошо, а теперь давайте выпьем! — перебил ее Сан-Марино.
— Я еще не все сказала, — бросила ему Гонсала и вновь обратилась к гостям: — Знаете, почему я так долго к вам не выходила? Потому что мне было стыдно! Я ведь не актриса, а по сценарию должна была выйти на эту сцену. Или — на арену цирка, так будет правильнее.
На ее выпад ошеломленные гости отреагировали гробовой тишиной, и в этой тишине громом прозвучал голос Сан-Марино:
— Хорошо, достаточно. Маэстро, музыку! Друзья мои, продолжаем праздник!
Дирижер взмахнул палочкой, но уже на первых тактах оркестр вновь умолк, потому что Гонсала потребовала:
