Оба и смутились, и обрадовались.
— Я услышала музыку и поднялась, она такая чудесная, — сказала Сели.
Ну, так заходи, послушай, это и вправду чудесная музыка! А я теперь понимаю, почему ты тогда так плакала, — сказал он, сразу вспомнив день их знакомства, — я не знал, что у тебя болен отец. А мама?
— Мама давно умерла, я же говорила, что выросла в монастыре и хочу стать монахиней.
Сели выглядела так трогательно, от нее веяло юностью, свежестью, чистотой и простодушием, она сама была словно музыка, около нее становилось светлее. Во всяком случае, Тьягу был уверен, что это так.
— Мне по душе твое решение,— сказал он, — но ведь оно не мешает нам быть друзьями, правда?
— Не знаю, — честно ответила Сели, — у меня еще никогда в жизни не было друзей.
Было тепло в этом доме и Отавиу, он всем улыбался ласковой улыбкой, на всех смотрел с симпатией. За столом он почти ничего не ел, ему было не до еды, на него наплывали воспоминания детства. Когда-то вся их семья собиралась за таким же красиво накрытым столом, все смеялись, шутили, были счастливы. Он увидел лицо своего отца, своей матери, обстановку своего дома…
— Спасибо тебе, Сан, — сказал он после ужина, — ты воскресил для меня детство.
— Я рад, — отвечал тот, сразу насторожившись, — и что же ты вспомнил?
— Цветные картинки, — с улыбкой объяснил Отавиу. — Честно говоря, с памятью у меня пока еще не все в порядке.
Я мало что помню, а то, что вспомнил, тут же забываю.
Меня беспокоит это. Я хотел бы что-то делать, приносить пользу…
— Я что-нибудь придумаю, положись на меня, — пообещал Сан-Марино, — а пока отдыхай, восстанавливайся. По состоянию здоровья ты моложе всех нас, восемнадцать лет без стрессов, экономических кризисов, житейских треволнений и алкоголя! Да у тебя печень и сердце, как у юноши! Ты нам всем сто очков форы дашь!
Отавиу рассмеялся.
— Ты настоящий друг, Сан, ты всегда умеешь вселить надежду и утешить, — сказал он растроганно.
На обратном пути все тепло вспоминали проведенный вечер. Как хорошо иметь таких друзей, как семья Сан-Марино, — думал каждый про себя и каждый на что-то надеялся.
Бетти представляла себе личный самолет, роскошные имения, апартаменты с бассейном, роскошные туалеты, драгоценности…
В ушах у Сели звучала чудесная музыка, и вместе с ней ей хотелось унестись высоко-высоко в небо.
Жулия почувствовала себя увереннее и спокойнее, оттого, что рядом с ними семья папиного друга.
Усталый и расслабившийся Отавиу потихоньку дремал углу машины, что-то похожее на счастье согрело его сердце,
Когда они вернулись домой, Алекс отвел в сторону Жулию и сообщил ей первой о своем несчастье с домом.
— У меня были долги, и я никак не мог их выплатить, поэтому пришлось заложить дом в банк. У меня там работал друг, он оформил закладную на льготных условиях, я аккуратно выплачивал проценты, и все было хорошо. Но потом друг ушел, и сразу все переменилось. Проценты стали возрастать, я не стал с ними справляться, и вот дело дошло до того, что дом мне больше не принадлежит. Он продан. Я так вас подвел, девочки! Мне так горько!
— Это мы подвели тебя, Алекс, — горячо сказала Жулия. — Ты столько лет содержал нашего отца, и поэтому не сумел отстоять свой дом. Прости нас, если можешь.
— Я и в мыслях не имел ничего подобного, давайте думать, как нам быть дальше. Через десять дней дом должен быть свободен.
Все тихонько ахнули. За это время к Жулии и Алексу подошли Сели и Бетти и сразу поняли, что им грозит.
— Не расстраивайтесь, сестрички, — воскликнула оптимистка Бетти, — мы поедем жить в наш дом!
Все недоумевающе уставились на нее.
— Вы же говорили, что теперь он в собственности Сан-Марино, ну так вот, почему бы ему нам не помочь, раз ан такой близкий папин друг? Я охотно отправлюсь и поговорю с ним, — вызвалась Бетти.
Жулия с первого дня знакомства заметила, что Бетти ничего не имела бы против, если бы Сан-Марино-старший стал за ней ухаживать. Ее не смущало, что он в годах, что он женат, что у него двое взрослых сыновей. Старшая сестра видела всю неуместность подобною визита и принялась отговаривать Бетти.
— Хватит того, что Сан-Марино принял в нас участие, нельзя отягощать его просьбами. Он не обязан возвращать нам дом. Мы поставим его в неловкое положение, если по каким-то причинам он будет вынужден нам отказать.
— Мне? Откажет? Да ты с ума сошла! — передернула плечами Бетти.
— Нет, я не могу отпустить тебя в семейный дом, если уж идти кому-то к Сан-Марино, то мне! — решительно сказала Жулия, выразительно посмотрев на сестру.
Глава 13
Гонсала налила себе еще один бокал, потом еще. Теперь она поняла, почему Сан-Марино так охотно согласился на ужин в честь Отавиу. Почему захотел вновь восстановить с мим дружбу. Достаточно было посмотреть на его старшую дочку, чтобы это понять. Но если Гонсала мирилась с портретом, хотя и портрет доставлял ей множество страданий — ведь унизительно чувствовать, что тебе предпочитают картинку! — но влюбленности в живую женщину она не собиралась терпеть! Правда, взглянув на Жулию, сразу становилось ясно, что ей и в голову не приходят истинные намерения Сан-Марино.
Муж подошел к ней, на этот раз он был в отличном настроении, но она тут же испортила его, сказав:
— Ева сошла с портрета все той же юной женщиной, но ты-то не Дориан Грей. Смотри, как бы тебе не стать посмешищем!
Антониу скривил рот, но ничего не сказал. А если быть честным, то сказать ему было нечего. Однако всю ночь ему снилась Ева, и проснулся он в скверном расположении духа.
Не улучшило его настроения и утреннее свидание с Бобом Ласердой, тот порекомендовал ему изменить имидж, носить более легкие очки, Светлые костюмы теплых тонов и пастельные галстуки.
Вы — будущий отец народа, а народ сирота, — внушал Боб. — Он должен тянуться к вам, а вы радовать его взор. И потом, вы должны откликаться на его просьбы.
— Строить очередную аптеку? — желчно спросил Сан-Марино. Так можно и разориться. Одно утешение — любую смету можно урезать!
— Должен изменить имидж и ваш ближайший сотрудник Торкуату, — сказал Боб. Он носит допотопные костюмы и галстуки. У людей, приближенных к будущему сенатору, вид должен быть безупречный.
Антониу сообщил Торкуату мнение Боба Ласерды, но, услышав известие, принесенное Торкуату, о том, что из больницы исчез Элиу Арантес, пришел в настоящую ярость, и ему стало не до имиджа.
— Он же одной ногой стоял в могиле, откуда я мог предположить, что он сбежит? — оправдывался тот.
Антониу в гневе шагал по кабинету.
