– Ну…
– Только она отдает не свой костный мозг и кровь, а костный мозг и кровь Анны.
– Мистер Александер, – предупредил судья.
– А если Сара настолько соответствует личностному типу родственного донора, который не способен принимать самостоятельные решения, то почему ее выбор будет лучшим, чем выбор Анны?
Краем глаза я видел ошеломленное лицо Сары. Я услышал, как судья ударил молотком.
– Вы правы, доктор Нет. Родители должны быть родителями, – произнес я. – Но иногда это не самый лучший вариант.
Джулия
Судья Десальво объявил десятиминутный перерыв. Я положила свой рюкзак из гватемальской домотканой ткани и начала мыть руки, когда дверь в дамскую комнату открылась. Вошла Анна и на секунду замерла. Потом открыла кран рядом со мной.
– Привет, – сказала я.
Анна пошла к сушке. Сенсор почему-то не реагировал на ее руки, и аппарат не работал. Она снова помахала руками под сушкой, а потом уставилась на них, словно стараясь убедиться, что они существуют. Потом ударила по металлическому корпусу.
Когда я подставила под сушку руки, мою кожу обдало струей горячего воздуха. Мы разделили этот маленький источник тепла, как бродяги тепло костра.
– Кемпбелл сказал мне, что ты не хочешь давать показания.
– Мне не хотелось бы говорить об этом, – сказала Анна.
– Иногда, чтобы получить то, чего желаешь больше всего на свете, нужно сделать то, чего вовсе не желаешь.
Она прислонилась к стене и скрестила руки на груди.
– Кто умер и превратил вас в последовательницу Конфуция? – Анна отвернулась, а потом наклонилась и подала мне рюкзак. – Красивый. Такой разноцветный.
Я взяла его и закинула на плечо.
– Я видела, как женщины ткут такую ткань, когда была в Южной Америке. Чтобы создать этот узор, нужно двадцать разноцветных катушек.
– Так же, как и правда, – проговорила Анна, или мне это только показалось. Но она уже вышла.
Я наблюдала за руками Кемпбелла. Пока он говорил, они все время находились в движении. Казалось, что он использует их вместо знаков препинания. Они немного дрожали, и я решила, что он не знает точно, как вести себя дальше.
– Что вы можете порекомендовать в этой ситуации как опекун-представитель? – спросил он.
Я глубоко вздохнула и посмотрела на Анну.
– Я вижу девочку, которая всю свою жизнь несла огромную ответственность за благополучие своей сестры. Фактически она знает, что появилась на свет для того, чтобы взять на себя эту ответственность. – Я взглянула на Сару, сидевшую за своим столом. – Думаю, эта семья пошла на зачатие Анны из лучших побуждений – чтобы спасти свою старшую дочь. Родители верили, что Анна станет прекрасным дополнением их семьи. Не из-за ее генов, они собирались просто любить ее и быть рядом с ней, когда она будет взрослеть.
Потом я повернулась к Кемпбеллу.
– Я также прекрасно понимаю, как важно для этой семьи во что бы то ни стало спасти Кейт. Когда кого-то любишь, то сделаешь все, чтобы этот человек остался рядом.
В детстве я часто просыпалась среди ночи, вспоминая свои причудливые сны: как я летала, как меня закрыли на шоколадной фабрике, как я была королевой на тропическом острове. Я просыпалась с запахом марципана в волосах, с облаком, запутавшимся в подоле моей рубашки, пока не начинала понимать, что нахожусь в другом месте. И как бы я ни пыталась, мне уже никогда не удавалось вернуться в тот же сон.
Той ночью, которую мы с Кемпбеллом провели вместе, я проснулась в его объятиях и увидела, что он все еще спит. Я изучала его лицо, линию подбородка, воронку уха, линии, бегущие к уголкам рта, которые оставил смех. Потом я закрыла глаза и впервые в жизни вернулась в свой сон на то же место, где проснулась.
– К сожалению, приходит такой момент, когда нужно остановиться и понять, что пришло время отпустить, – сказала я суду.
Когда Кемпбелл меня бросил, я месяц не вставала с кровати, если только меня не заставляли идти в церковь или садиться за обеденный стол. Я перестала мыть голову. Под глазами у меня были черные круги. Мы с Иззи стали совсем непохожи.
В тот день, когда я собралась с силами и добровольно встала с кровати, я поехала в Виллер и бродила там возле навеса для лодок, пока не нашла парня из команды по парусному спорту, который остался на летний семестр. Он брал одну из школьных лодок. В отличие от Кемпбелла, этот парень был коренастым блондином, а не высоким и худым брюнетом. Я сделала вид, что мне нечем добраться домой и попросила подвезти.
Через час я занималась с ним сексом на заднем сиденье машины.
Я сделала это, потому что мне нужен был кто-то, чтобы моя кожа не пахла Кемпбеллом, чтобы мои губы забыли вкус его губ. Я сделала это, потому что чувствовала такую пустоту внутри, что боялась улететь, как воздушный шар, наполненный гелием, который поднимется высоко-высоко и будет уже не различим в небе.
Я чувствовала, как этот парень, чьего имени я даже не запомнила, двигался во мне. А внутри у меня была все та же пустота, и сама я была все так же далеко. Я вдруг поняла, откуда берутся все эти потерянные воздушные шары: это любовь, которую мы выпустили из рук, это пустые глаза, которые каждый вечер поднимаются к небу.
– Когда мне две недели назад дали это задание, – рассказывала я судье, – я стала наблюдать за семьей Фитцджеральдов, и мне казалось, что выход из-под опеки принесет Анне пользу. Но потом я поняла, что делаю ту же ошибку, которую совершали все члены семьи, – я рассматривала только физические последствия, а не психологические. Это проще всего – решить, что лучше для Анны с точки зрения физического здоровья. То есть в интересах Анны не отдавать почку и кровь, потому что это не принесет пользы ей самой, а продолжит жизнь сестры. Я видела, как глаза Кемпбелла сверкнули, его удивили мои слова.
– Тем не менее, принять решение не так просто. Болезнь Кейт – это скорый поезд: все переживают кризис за кризисом, не представляя себе, каким способом остановить его на станции. Используя ту же аналогию, можно сказать, что давление родителей – это стрелки на железной дороге. Анна ни морально, ни физически еще не готова контролировать свои решения, зная, чего они хотят.
Собака Кемпбелла встала и начала скулить. Отвлекшись, я повернулась на шум. Кемпбелл оттолкнул морду Судьи, не отрывая от меня глаз.
– Я не вижу ни одного человека в семье Фитцджеральдов, который смог бы принять объективное решение о здоровье Анны, – признала я. – Этого не могут сделать ни ее родители, ни сама Анна.
Судья Десальво, нахмурившись, наклонился ко мне.
– В таком случае, мисс Романо, – спросил он, – что вы порекомендуете суду?
Кемпбелл
Она не выступит против ходатайства.
